— Мои братья…

— Твой отец проследил за тем, чтобы они всему обучились задолго до того, как их забрали в армию. А еще твоих братьев спасает то, что весь ваш род под стать вашему дому… такие же низкорослые.

Килорн вымученно улыбнулся, желая вызвать у меня смех, но не преуспел в этом.

— Я хорошо плаваю и на воде — не новичок. Меня направят на озера.

Он обнял меня и крепко прижал к груди. Только сейчас я осознала, что дрожу всем телом.

— Килорн… — пробормотала я, уткнувшись ему в грудь.

Договаривать я не стала. На войну должна была отправиться я. Впрочем, и мне недолго осталось. Надеюсь только на то, что он проживет достаточно долго, чтобы я могла увидеть его еще раз в казармах или в траншее. Тогда, возможно, я найду подходящие слова и он поймет, что я к нему чувствую.

— Спасибо тебе, Мара! Спасибо за все. — Он отстранился, как мне показалось, слишком поспешно. — Если ты будешь копить, то сможешь сберечь достаточно к тому времени, когда за тобой придет легионер.

Ради его успокоения я кивнула, хотя и не собиралась позволить Килорну сражаться и умереть одному.

Когда я вернулась в свою кровать, я уже знала, что сегодня мне заснуть не удастся. Есть же какой-нибудь выход, и, даже если на это уйдет все оставшееся до рассвета время, я должна его отыскать.

Гиза кашлянула во сне. Звук тихий, почти изысканный. Даже во сне она остается воспитанной девочкой. Ничего удивительного, что серебряные ей благоволят. В Гизе природой заложены все качества, так высоко ценимые благородными в нас, красных. Сестра молчалива, скромна и непритязательна. Повезло Гизе, что ей приходится иметь дело с этими сверхчеловеческими глупцами, помогая выбирать им шелка и тончайшие полотна на одежды, которые они собираются надеть всего лишь раз в своей жизни. Сестра говорит, что к этому быстро привыкаешь, привыкаешь к тому количеству денег, которое серебряные тратят на всякие безделицы. В Великих садах, на рынке Саммертона, деньги текут рекой. Вместе со своей хозяйкой Гиза из кружев, шелков, мехов и даже драгоценных камней создает с помощью иглы маленькие произведения искусства, в которые облачается элита серебряных, следуя повсюду за своим королем. Сестра называет их парадом самовлюбленных и глупых до смехотворности павлинов, каждый следующий из них старается перещеголять своей никчемностью предыдущего. Все серебряные глупы и кичатся своим общественным положением.

Сегодня ночью я ненавидела их даже больше, чем обычно. Потерянная ими пара чулок вполне могла избавить меня, Килорна и половину парней и девчонок призывного возраста от тягот войны.

И вот во второй раз за ночь меня осенило.

— Просыпайся, Гиза!

Шептать я не стала. Все равно сестра спит, как бревно.

— Гиза!

Она вздрогнула и застонала, уткнувшись лицом в подушку.

— Иногда мне хочется тебя убить, — наконец промолвила сестра.

— Просыпайся, родная… Просыпайся!

Глаза у нее были еще прикрыты, когда я запрыгнула сверху, словно разъяренная дикая кошка. Чтобы сестра не стала кричать и звать маму на помощь, я зажала ей рот рукой.

— Выслушай меня. Ничего не говори. Только слушай.

То, что я затыкаю ей рот, сестру не на шутку разозлило, но Гиза все же согласно качнула головой.

— Килорн…

При упоминании его имени сестра покраснела. Она даже хихикнула, что, вообще-то, не было ей свойственно. Но до влюбленности школьницы мне сейчас дела не было.

— Перестань, Гиза, — тяжело вздохнув, произнесла я. — Килорна собираются отправить на войну.

Смешок увял. Война — не повод для шуток.

— Я узнала, как можно вывезти его из поселка, спасти от войны, но я не справлюсь без твоей помощи, — признать это было неприятно, но я превозмогла свою гордость. — Ты мне нужна, Гиза! Ты поможешь нам?

Сестра без колебаний ответила:

— Да.

В этот миг я ее просто обожала.

Хорошо еще, что я низкорослая девушка, иначе бы запасное форменное платье сестры на меня ни за что бы не налезло. Пошито оно было из плотной темной ткани, из-за чего я практически жарилась в нем на солнце. А еще эти чертовы пуговицы и застежки-молнии! Сверток за плечами тянул меня назад всей тяжестью увязанной в нем материи и прочих принадлежностей белошвейки. За плечами Гизы тоже висела тяжелая котомка, а одета сестра была в такое же неудобное, жаркое платье, но это ее, казалось, нисколько не заботит. Она привыкла к тяжелой работе и к нелегкой жизни.

Большую часть пути мы проплыли вверх по реке, зажатые с обоих боков мешками с песком, на барже, принадлежащей благожелательному фермеру, с которым Гиза завела почти приятельские отношения еще несколько лет назад. Люди в округе доверяли ей так, как они никогда, ни при каких обстоятельствах не будут доверять мне. Фермер высадил нас на расстоянии какой-то мили от Саммертона, где мы влились в извивающуюся вереницу ремесленников и торговцев, спешащих в летнюю столицу. Теперь нам пришлось пешком тащиться к тому, что Гиза называла Садовыми воротами, хотя никаких садов поблизости видно не было. На самом деле это были ворота, изготовленные, как казалось, из сверкающего на солнце стекла. Отблески солнца вконец нас ослепили, прежде чем мы добрались до самих ворот. Крепостные стены города были сделаны из того же материала, но я решила, что король серебряных не настолько глуп, чтобы прятаться за стеклянными стенами.

— Это не стекло, — объяснила мне Гиза, — по крайней мере не совсем стекло. Серебряные открыли способ плавить алмазы и смешивать их с другими веществами. Эти стены совершенно неуязвимы. Даже бомбы ничего поделать с ними не смогут.

Алмазные стены.

— Такова необходимость…

— Лучше опусти голову пониже. Говорить буду я, — тихо предупредила меня Гиза.

Теперь я шла вслед за сестрой. Взгляд устремлен вниз, на дорогу. Потрескавшийся темный асфальт сменила мостовая из светлого камня. Она оказалась настолько гладкой, что я, поскользнувшись, едва не упала. Гиза схватила меня за руку и помогла сохранить равновесие. Килорн, привычный к качке, чувствовал бы себя здесь вполне в своей стихии. Но Килорн сюда не отправился бы. Он, в отличие от меня, уже потерял всякую надежду.

Когда мы подошли к воротам вплотную, я, сощурив глаза, попыталась рассмотреть, что же делается за ними. Хотя Саммертон пустеет после того, как землю сковывают первые морозы, большего города в своей жизни я пока что не видела: оживленные улицы, множество магазинов и таверн, роскошные дома и обнесенные стенами внутренние дворики. И все улицы устремлены к сверкающей громаде из алмазного стекла и мрамора. Я помнила название дворца. Чертог солнца сиял подобно звезде, вздымаясь на сотню футов в небо переплетением утонченных спиралей и воздушных мостиков. Часть из них была матовой, видимо, для того, чтобы сохранить приватность личной жизни проживавших в этих палатах придворных. Не могут же мужланы безнаказанно глазеть на короля и его двор. Зрелище поражало, потрясало, очаровывало, доводило до благоговейного ужаса, от которого захватывало дух. А ведь это всего лишь летний дворец.