Как и положено, у неё имелся сутенёр, крыша, база богатых буратин, но у Гордея лично не поворачивался язык назвать Кисулю проституткой. Она какая-то особенная. Лёгкая. Воздушная. Никогда не грузила своими проблемами, всегда улыбалась, искрилась от счастья.

По жизни шла в ритме ча-ча-ча, покачивая бёдрами, на все проблемы махала рукой. Теряла деньги – не расстраивалась. Приобретала что-то – радовалась, как ребёнок: искренне и от всей души. Может, поэтому её любили. Может, поэтому у неё отбоя от мужиков не было. Да и «трудилась» она как прима: сама решала, выбирала, и никто и никогда её ни к чему не принуждал.

– Кто тут сидит голодный и несчастный? Кто хочет согреться и немножко пошалить? – Кисуля нарисовалась ровно через час, как и обещала. Дурацкая привычка не закрывать дверь. Нужно что-то с этим делать.

Макс уже принял душ и развлекался тем, что рассматривал фотографии в Интернете. Старые фотки уличных баттлов. Когда-то именно там он познакомился с Катькой. Она старая заядлая его фанатка. Она одна из тех, кто не бросил его и не забыл. А когда гнал всех от себя – не ушёл. Их таких осталось по пальцам одной руки пересчитать.

– Иди сюда, – отложил он в сторону ноут Ему сейчас не до прелюдий, и Кисуля охотно стягивает с себя платье: она всегда чувствует, понимает, умеет настраиваться на чужую волну. Возможно, именно из-за этого её ценят. Ну, и из-за солнечного улыбчивого характера, безусловно. Такое тёплое солнце всегда греет и качает на воздушных качелях-лучах. После Кисули очень остро хочется жить.

Она трётся об него всем телом. Ловко стягивает боксёры, любуется вставшим членом, оглаживает его рукой. Мягко, ласково, почти трепетно. Для неё детородный орган – чуткий инструмент. А она – мастер, умеющий с ним обращаться и настраивать. Поговаривали, она даже почти импотентов умела расшевеливать.

Кисуля проводит руками по его груди, улыбается, почувствовав нетерпеливую дрожь тела, и медленно насаживается сверху, отодвинув в сторону стринги. И с этого момента ему становится ни до чего. Только физическое удовлетворение. Только желание быть поглубже и получить разрядку.

Он загонял её, утомил.

– Неистовый Макс, – устало, но довольно мурлыкнула Кисуля. – Истосковался, бедный.

Она не читает ему лекций, не ездит по мозгам. Не рассказывает, что не мешало бы трахаться почаще, чтобы потом не оттягиваться вот так, до потёртостей и горения. Под конец уже пошёл в ход лубрикант.

– Накончалась до тошноты. Ну, ты даёшь, Максик! – пихает она его в бок и влажно хихикает. Развратно, с горловыми переливами. Он выдоен досуха, а уставший член вяло, но всё же реагирует на этот кошачий призыв. Если ещё раз – это растянется на часы. Он больше не сможет кончить. Нечем. И лучше отпустить всё же Кисулю – ей и так досталось. Она не в обиде – Макс знает. Катька как щедро давала, так и получала. Автомат для оргазмов. Богиня секса. Благодатная почва.

– Мне остаться или уйти? – Кисулька лежит на животе и болтает ногами. Заглядывает ему в глаза и улыбается. Она слишком хороша, чтобы быть настоящей. Вот же кому-то сокровище достанется, надумай она однажды выйти замуж.

– Лучше уйди, – хрипло смеётся Макс и не отказывает себе в удовольствии ещё раз впиться в распухшие от поцелуев Катькины губы. – Вряд ли от меня уже будет толк.

– Дурень, – проводит она пальцем по подбородку, где легла тёмной порослью щетина. – Уже и не нужен никакой толк. Так, тёплый бок под подмышкой. Да уши свободные, если они тебе нужны. Ну, и утренний секс, конечно же. По утрам всегда так сла-а-адко.

Он на минуту задумывается. Соблазнительно. Но потом всё же отрицательно качает головой.

– Нет. Мне побыть одному нужно. Подумать. Я вызову такси.

Кисуля никогда не обижается. Встаёт с кровати и натягивает на себя вещи.

– Ну, если что, звони.

– Кать, – останавливает он её на пороге.

– А? – живо оборачивается девушка и смотрит на него вопросительно.

– У меня немного дурацкий вопрос. Но ответь на него честно.

Кисуля поднимает бровки вверх и складывает губки бантиком.

– Хорошо. Хотя я и так вроде никогда тебе не лгала. Не за чем. Ты тот, кому можно стопроцентно и железно верить и доверять. И правду тебе говорить легко. Потому что не строишь из себя невесть что и не дуешься, как младенец.

– Если бы не танцы, ты бы обратила на меня внимание? В толпе? Просто так? Как на обычного парня, которых тысячи?

Катька на мгновение задумывается.

– Это сложный вопрос, – встряхивает она волосами, что рассыпаются красивым каскадом по плечам. Из толпы выделиться сложно. Там мы обычные. Спешим, не смотрим по сторонам. Редко притягиваем к себе взгляды. Теряемся в массе. Ну, возможно, заметила бы. Ты парень видный, хоть как ни крути. На таких оборачиваются вслед. Говорю это прямо, потому что ты нос не задерёшь. Но… то, что я увидела тогда, навсегда останется здесь, – Кисуля прижимает кулачок к сердцу с точно такой же страстью, как и отдаётся сексу. – Там та же толпа. Танцоров много. И это как в метро или на остановке. Но каждый что-то значит, что-то представляет собой. И понять, рассмотреть, почувствовать, наверное, гораздо сложнее. Ты был тем, кто сразу же ворвался сюда, – она снова ударяет себя в грудь. – Не оставил шанса, не дал подумать, сравнить, оценить, поставить какой-то балл. Это как пуля навылет. Как любовь с первого взгляда. Утоление жажды с одного глотка. И уже не важно, кто там есть ещё и что они покажут. Они могут быть техничнее, виртуознее, опытнее, но тебе не ровня. Понимаешь?

Макс только кивнул, боясь, что враз пересохшее горло выдаст его. Откашлялся, прочистил глотку и всё же спросил:

– А если я скажу, что снова буду танцевать?

Он боялся её ответа. Боялся, что она вот так же честно посмотрит на него с сомнением или жалостью. Или соврёт, пробормотав какие-то ободряющие слова. Но Кисуля не подкачала. Она улыбнулась так, что затмила лампочку в люстре.

– Я буду первой, кто встанет в первых рядах кричать «Браво!». Я буду счастлива, Макс. Счастлива оттого, что ты вернёшься. Станешь собой. Настоящим. Тем, от кого рвёт крышу и становится так же хорошо, как от самого сумасшедшего секса с затяжным нескончаемым оргазмом!

Кисуля ушла. Её слова ещё долго стояли в ушах. Тешили его самолюбие – что скрывать. Но ему вдруг подумалось, что никакой секс не может сравниться с тем, как он сегодня прыгал на одной ноге за подстрекательницей Альдой. И никакой оргазм не может сравниться с тем, что он чувствовал при этом.

Живое тело. Напряжённые горячие мышцы. И крышесносный, умопомрачительный драйв от этого топтания по комнате. От того, как он прижимал хрупкое тело к себе. От того, как поправляли тонкие пальцы его чёлку. Нет, определённо, это было куда круче целого дня, проведённого с Кисулей в постели.

Альда

– Да, мама. Нет, мама. У меня всё хорошо, не беспокойся. Я прекрасно себя чувствую. Мне не нужен плащ. И любимые кроссовки тоже не нужны: я купила новые.