этим человеком, отличающегося от пустоты маминой богемной жизни с ее постоянной переменой мест, нестабильным финансовым положением и недостатком внимания из-за капризов ее постоянно меняющегося списка любовников. Не говоря уже о том, какой осмысленной будет жизнь с Уинстоном по сравнению с жизнью с другим человеком, с которым я прежде была помолвлена.

Краснота ушла с его щек, и они стали бледными как всегда.

– Ох, Клементина, как хорошо, что вы понимаете. Надеюсь, вы также поймете, что мне необходима рядом сильная, благородная женщина, – сказал он, выжидательно глядя на меня.

Казалось, он ждет ответа, но я понятия не имела, что сказать. Я догадалась, что он подводит к какому-то заявлению; я даже посмела надеяться, что это будет предложение. Но заявление о необходимости «сильной, благородной женщины» вряд ли равно предложению руки. И все же я не хотела разочаровывать его, если предложение скрыто в этих словах, потому я еще раз подбодрила его кивком и стала молча ждать.

Он снова прокашлялся и заговорил.

– За эти месяцы я очень привязался к вам. Нет, не так, гораздо больше. Осмелюсь сказать, что я влюбился в вас, Клементина, – он помолчал, затем, сверкая глазами, спросил: – Смею я надеяться, что вы тоже такое ощущаете?

Наконец-то он сказал слова, которых я так ждала. Я рассматривала этого человека, который был старше меня более чем на десять лет, важного, пусть и противоречивого, члена парламента, и видела впечатлительную натуру, скрытую под нелепой внешностью, того, кто понимал и разделял мое ощущение непохожести на других. В этот момент я с предельной четкостью поняла, что смогла бы прожить с ним жизнь. Эта жизнь не будет легкой – нет, она будет полна борьбы и честолюбивых замыслов, но она будет важной и будет иметь цель.

– Да, Уинстон, – ответила я, чувствуя, как от наплыва эмоций горят мои собственные щеки. Во время двух прежних неудачных помолвок я ни разу не признавалась в любви к мужчине и никогда не ощущала таких чувств ни к одному из них. То, что я испытывала к Уинстону, было совершенно иным и куда более сильным.

– О, Клементина, вы не представляете, как я счастлив, – он взял мои руки в ладони и глубоко вздохнул. – Я знаю, что мое ухаживание было коротким, но я хочу спросить, не окажете ли вы мне чести стать моей женой. Это не будет обычный брак, но он будет великим.

Не выпуская его напряженного взгляда, я немедля ответила:

– Я стану вашей женой, Уинстон Черчилль.

Глава четвертая

12 сентября 1908 года

Лондон, Англия

Колокола церкви Св. Маргариты вызванивают мягкую мелодию, так подходящую изящной красоте этой белокаменной церкви XVI века, устроившейся между Вестминстерским аббатством и зданием парламента. Эта музыка успокаивает мои нервы, пока дрожащий, мужественный звук колокола Биг-Бена не начинает отбивать время. Его бой заглушает нежную песнь Св. Маргариты, и на миг я теряюсь в какофонии спорящих колоколов и их протяжных раскатах. Затем внезапно становится тихо, и странная пауза повисает в воздухе.

– Пора, Клемми, – шепчет Билл.

Я смотрю на младшего брата, великолепного в его морской форме. Это единственный мужчина, которого я представляла ведущим меня по церковному походу к алтарю, даже если бы мой предполагаемый отец, которого я едва знала, был жив. В высоком уравновешенном джентльмене, сидящем рядом со мной, едва можно узнать того маленького мальчика, всегда последнего в выводке Хозьеров, тянущихся за матерью, пока мы мотались между Англией и Францией. Пока мать искала свободы от общественных ограничений и бегала от кредиторов, пока наша семья переезжала с места на место, мы, дети, жаждали стабильности и порядка в каждом новом доме. Билл, наконец, нашел все это во флоте, и мне было любопытно, обрету ли я это все сегодня, с Уинстоном.

Мой брат прав, конечно. Колокола перестали звонить, и мы должны выйти из кареты и пройти сквозь толпу людей, фотографов и журналистов, собравшихся вокруг церкви Св. Маргариты. Все это внимание, начавшееся с момента нашего объявления о свадьбе, было ужасно неприятным. Сначала я волновалась, что это просто грязный интерес, связанный с различием между нашей семьей и другими аристократическими семьями. Различие в финансах. В слугах. В соседстве и домах. В отцах. В матерях. Я была в ужасе от того, как много пристальный и внимательный глаз может раскрыть при ближайшем рассмотрении. Но проходили дни, статей и снимков становилось все больше, и я начала понимать, что в целом публика смотрит на меня совсем сквозь другие очки, чем те, через которые на меня смотрят равные мне. Для мира в целом я была красивой аристократкой, происходящей из старинного рода. Никто, казалось, не знал, что некогда я жила в квартире над торговцем рыбой в Дьеппе, или большой вопрос – кто мой настоящий отец. Журналисты и народ, столпившийся вокруг Св. Маргариты, хотели только мельком глянуть на невесту, чья свадьба называлась самой важной в году. Но в этот момент кажется, что все происходит с кем-то другим, не со мной, и я ощущаю, что не могу двигаться.

– Клемми, ты меня слышишь? – говорит Билл чуть громче.

Медленно, глядя на него словно сквозь туман, я киваю.

– Хорошо. Сначала выйду я, затем помогу спуститься тебе, – он одаряет меня самой победной улыбкой, открывая дверь кареты. – Разве я могу позволить красивой невесте споткнуться перед всеми этими камерами, правда же?

Эта ласковая подколка должна вывести меня из оцепенения. Но его шутка порождает настоящий страх, и я хочу дать Биллу тумака, словно он все еще маленький мальчик. Но вместо этого я беру его за руку и выхожу из кареты, щурюсь от солнца осеннего утра и ярких вспышек множества камер.

Как только я спускаюсь на мощенную брусчаткой площадку перед входом в церковь Св. Маргариты, я бросаю взгляд направо, чтобы убедиться, что все мои подружки вышли из своих карет. Я испытываю облегчение, когда вижу улыбающееся лицо Нелли. Сомнительно, что я смогу прожить хоть минуту сегодняшнего дня без Нелли и Билла рядом со мной.

За спиной Нелли стоят четыре остальные мои подружки – кузина Уинстона Клэр Фрюэн[19], мои двоюродные сестры Венеция Стэнли и Мэдлин Уайт и моя дорогая подруга Горация Сеймур, чей отец был личным секретарем премьер-министра Уильяма Гладстона[20]. В своих платьях из янтарного цвета атласа, черных шляпках с розами и камелиями и с букетами розовых роз эти девушки казались одинаковыми частями единого целого.

У меня сводит живот при виде моей кузины Венеции. Я обожаю Венецию, но