Неожиданно он спросил:

— А кто этот маг?

Ния прищурилась, как кошка, ее взгляд стал очень внимательным.

— Некто Маскераде. Наверняка он из Германии, — поспешила ответить Серафина, чтобы опередить язвительную реплику Нии, отреагировавшую на слово «маг».

— Маскераде? Я как-то видела его по телевизору. Он был помещен вниз головой внутрь большого стеклянного бака, который снаружи запирался на несколько замков. Конферансье рассказал, что великий Гудини умер во время этого номера. А Маскераде оттуда вышел. У номера еще было странное название, что-то китайское.

Пока Нэш морщил лоб, пытаясь вспомнить подробности этого выступления, Серафина сообщила:

— Он называется «Пытка китайской пагоды». На самом деле Гудини расстался с жизнью не из-за исполнения этого номера, просто у него, видимо, вдруг случился приступ аппендицита или заворот кишок. Недомогание он почувствовал еще до того, как поднялся на сцену. Умер он после окончания представления, через несколько часов. — Серафина бросила взгляд на Нию и, заметив интерес, продолжила: — Гудини стал величайшим эскапологистом в мире. Ты знаешь, кто это такой? Человек, который может освободиться от любых пут. Гудини знал, как разорвать любые цепи и веревки, которыми его связывали, он мог выйти из любого ящика, в который его запирали. Необъяснимым способом. Магическим. Одни думают, что его лучший друг Артур Конан Дойл с него написал своего Шерлока Холмса, другие полагают, что он умел исчезать и снова материализовываться. Однако сам Гудини постоянно повторял, что для всего на свете есть свой трюк.

— Они применяют трюки, когда не хотят применять силу! — подхватил Нэш, к удивлению обеих женщин. — Зачем им демонстрировать свои способности во время представлений. Надеюсь, завтра мы увидим «Пытку китайской пагоды»! Уже то, что можно задержать дыхание под водой на три минуты и больше, находясь головой вниз… само по себе невероятно!

Серафина улыбалась: подарок понравился! Она сделала удачный выбор! Ния откинулась на спинку дивана и вытянула ноги, ткнув собаку. Второй раз за пять минут Сетта пихали. Нет, сегодня определенно не его день.

Нэш был здравомыслящим мальчиком, его хитрые глаза сияли, словно пламя, которое нельзя залить дождем. Он сам не верил до конца в то, что сказал. Зачем изобретать методы симуляции магии, если можно использовать ее саму? Если правда то, что произошло на чердаке Литтл Бена, и его рука теперь способна воспламеняться, он с удовольствием демонстрировал бы свои способности публике. Конечно, сначала ему следует научиться контролировать… впрочем, пока внутренний голос говорил Нэшу, что об этом нельзя никому рассказывать.

Нэш пошел на кухню и открыл дверцу шкафа, на которой были прикреплены фотографии и листки бумаги с сообщениями об отсутствии печенья или варенья для завтрака. Он достал праздничную скатерть и принялся накрывать на стол.

Серафина распорядилась:

— Глубокие тарелки и ложки для лукового супа. Ножей и вилок не надо. Гамбургеры мы будем есть, как это и полагается, руками.

«Сегодня определенно удивительный вечер, — подумал Нэш, — канун Хеллоуина, канун его дня рождения, до магического представления остались всего сутки. Все дома, в тепле, в ожидании вкусного супа.

Все, кроме Рубенса…»

Именно в минуты наивысшего счастья Нэш сильнее всего чувствовал, как ему не хватает отца. И это была одна из таких минут.

Он взял ложки и салфетки и принялся медленно раскладывать их на столе. Мальчик несколько раз передвигал приборы, пытаясь добиться идеальной симметрии.

Впрочем, делал он это машинально, его сердце было расколото надвое нахлынувшей на него волной счастья и тем далеким и болезненным воспоминанием, которое всякий раз являлось без предупреждения.

Он не хотел, чтобы Серафина заметила выражение его лица.

Но маме необязательно было это видеть. Она умела чувствовать Нэша.

И Сетт тоже. Пес вскочил с паркета, подбежал к своему маленькому и такому же лохматому хозяину и устроился у его ног, виляя хвостом и требуя к себе внимание.

Нэш поглядел на пса из-под своей встрепанной челки, спадавшей на лоб, и улыбнулся.

Раскинувшаяся над землей ночь решила устроить великолепную выставку звезд, а для этого постаралась очистить небо от туч, особенно небо над Думвилем.

Окна в нижних этажах погасли, зато зажглись окна в верхних этажах и мансардах: во многих домах Думвиля спальни располагались прямо под крышей.

Но скоро погасли и они, все замерло, повсюду воцарилась темнота.

Горело только несколько окон на заднем фасаде театра, словно огромные глаза ночи, молчаливые свидетели подготовки невероятного магического представления, которое должно было состояться на следующий день.

Позади театра длинная черная машина с великаном водителем за рулем ожидала своего хозяина, который, вероятно, был все еще занят проверкой реквизита.

Нэшу никак не удавалось заснуть. Сидя в кровати и глядя на огни города за окном, он спрашивал себя, где он проснется утром? В своей кровати или неизвестно где?

Впрочем, теперь эти мысли его совершенно не пугали.

Чтобы уберечь своего хозяина от ночных прогулок по крышам, Сетт улегся у Нэша в ногах на свою подстилку. Он был похож на уставшее облачко, прилегшее на кровать отдохнуть.

Мысли или, точнее, сны наяву не давали Нэшу покоя.

«А может, последнее, что я увижу, перед тем как засну, будет первое, что обнаружу утром, когда открою глаза?»

В действительности из полукруглого окна хорошо было видно чердак Литтл Бена, а еще лучше — крышу мисс Рашер.

Нэш вспомнил, что когда-то он прочел книгу и даже видел снятый по ней фильм, где говорилось о мальчике, который завтракал на голове у сфинкса и пускал бумажные самолетики с самой верхушки Эйфелевой башни: «А может быть, если придумать подобную историю, то она и случится?»

Но это невероятно. Фильм есть фильм, книги — это книги. А действительность — это совсем другое.

Но тогда что же с ним будет и что станется с его рукой?

Он принялся ее рассматривать, подняв к полукруглому окну. Его длинные тонкие пальцы со светлыми и ровными ногтями походили на пальцы пианиста или по ассоциации с завтрашним представлением — на пальцы фокусника.

Нэшу казалось неправдоподобным, что еще несколько часов назад его рука горела как факел, но пламя не оставляло на ней ни малейших следов ожога.

И все же так оно и было.

Постепенно веки начали слипаться, и тогда Нэш решил, что можно размышлять и с закрытыми глазами.