— Я закрыл дело два дня назад, — прошипел мой шеф. — И там все ясно и без твоего экспертного мнения, Себ. Мне хватило консультации Харта.

— Да что знает этот мальчишка? — вспылил было рейян, но потом, сообразив, что еще секунда и он начнет брызгать слюной, стучать себя копытом в грудь и доказывать собственную значимость, поперхнулся, закашлялся и гораздо тише и мягче пробормотал: — Да я просто кое-что хотел сказать. Это, в сущности, пустяк…

— Ну давай ты мне расскажешь о своих пустяках, — с крокодильей улыбкой и ледяным взглядом произнес Марьян Белянский, пересекая приемную. — Проходи.

Калтуховский так затравленно глянул на дверь кабинета, которую мой начальник для него открыл, что мне в очередной раз захотелось рассмеяться.

— Проходи-проходи, — позвал мой начальник. Он был чуть пониже огромного быкоподобного мужчины и значительно мельче в сравнении с ним, но в этот миг выглядел грозно и даже устрашающе. — Бонс!

— Да, шеф? — внезапно для себя выпалила я.

— Кофе, — не глядя на меня, велел начальник и, обойдя Калтуховского, чуть подтолкнул того в спину.

Судмедэксперт вздрогнул, судорожно вздохнул, с сожалением оглянулся на меня и с обреченным видом потопал в кабинет. Я секунду постояла на пороге, дождалась, когда мужчины отвернулись, и с облегчением выдохнула.

Мужчин я никогда не боялась. Но порой явное внимание некоторых представителей этой части населения меня нервировало и раздражало. Например, как сейчас. А мне нельзя выдавать себя!

Вздохнув, я вернулась на кухню и тщательно вымыла и вытерла полотенцем пару чашечек, нашла к ним блюдца, ложки и зарылась в имевшуюся на кухне посуду, ища турку нужной мне формы — медную, с широким горлышком. Кофе в жестянках оказался именно таким, как я и предполагала, но пришлось безропотно смолоть пригоршню зерен и отдельно несколько семян кардамона. Лично мне нравился черный или зеленый кардамон, но я ничего не имела против белого. Все лучше, чем ничего. А вот сахар, на удивление, оказался розовым, очень хорошим.

Сосредоточившись, я насыпала в турку кофе, кардамон и долила воду, а после, тщательно себя контролируя, соединила раздвинутые камни плитки, прежде чем поставить на нее турку.

Такие плитки маги внедрили относительно недавно. Как именно они работали, я, естественно, не знала — людям без дара это даже родные-маги не объясняют, — но давно привыкла, что если сдвинуть на специальной металлической подставке две половинки разрезанной каменной плитки, то через несколько секунд та начнет нагреваться. Именно из-за камня, похожего на плоскую черепицу, которой крыли дома в большей части королевства, это магическое изобретение и называли плиткой. Разъединять части камня предлагалось специальной металлической палочкой. Ее втыкали в небольшое отверстие между половинками камня, и пружины растаскивали половинки в разные стороны.

Раньше использовалось изобретение поменьше и попроще, похожее просто на каменную подставку. Но механизм включения и выключения мог отреагировать на что угодно, и это приводило к ожогам, травмам, а иногда и пожарам, что совсем не радовало как владельцев артефактов, так и их соседей.

Наблюдая за процессом в турке, я вымыла еще несколько чашек. Когда на поверхности жидкости стала появляться пена, я чуть приподняла турку, а после проделала этот маневр еще пару раз, давая образоваться устойчивой пене.

Кофе в турке хватило не только на чашки для мужчин, но и на пару глотков для меня. Внимательно принюхавшись к жидкости, я сделала крошечный глоток, втянула щеки и вдумчиво погоняла жидкость во рту.

В моем личном деле и правда не были указаны те многочисленные дополнительные предметы и курсы, которые брали другие учащиеся. И совсем не потому, что у родителей не было денег оплачивать их мне или я прижимисто экономила на собственном образовании. Вовсе нет. Я со всей ответственностью сходила на вводные занятия по всем предметам, которые преподавали в учебке, и на все спецкурсы, которые проводили учителя вне учебной программы для общего развития. Сходила и поняла, что делать мне там нечего. Нельзя научиться готовить вкусный кофе или чай, сидя за партой, это как учить слепого видеть. Сухие буковки надиктованных инструкций позволят изобразить нечто, что, вероятно, будет пахнуть как чай или кофе, но и только.

Не ощутив в аудитории даже намека на ароматы кофе и чая, не говоря уже о многочисленных добавках к этим напиткам, я собрала свои вещи и ушла. Зачем оставаться там, где меня не научат чему-то дельному?

Так у меня было всегда.

В пансионе я могла выходить за территорию после занятий, чему завидовали все другие девочки. Они считали, что я просто везучая нахалка, но первая же попытка поставить меня на место плохо для них кончилась, так что свое мнение они держали при себе. Учителя то ли верили в особую характеристику из моего дела, гласившую, что мое физическое развитие выше среднего и что я обладаю излишней подвижностью, то ли просто закрывали на все глаза, но никто удерживать меня не пытался.

Надо сказать, что до шестнадцати лет я была тощей и совершенно плоской, с детским личиком. Какое там «развитие выше среднего»! Я до головной боли и бессонницы завидовала другим девочкам, одна за другой превращавшимся в аккуратненьких юных рейночек с выпуклостями в нужных местах.

В итоге я старалась как можно больше времени проводить вне стен пансиона, много гуляла по окрестностям, совершенно не боясь прохожих, знакомилась с кошками и лазила по деревьям и заборам. Так я и познакомилась с рейяной Фаиной, которую очень скоро стала звать просто Фанни.

Фанни жила не в городе, а в отдельном доме невдалеке от пансиона. В прежние времена она была женой какого-то важного местного чиновника, но он умер гораздо раньше супруги, завещав ей дом, а местная казна выплачивала ей какую-то сумму вдовьих. Я никогда не спрашивала, сколько же у нее денег, я была ребенком, и меня это не интересовало. Я никогда не жила в своем доме, не выбирала себе одежду и не решала, что мне есть. Пусть все это было казенное и безликое, но у меня было все, что нужно. А Фанни жила очень бедно. И я поняла это лишь через несколько лет.

Мы впервые встретились на широкой проселочной дороге, когда я с горячим любопытством разглядывала засевших в высокой пшенице куропаток. Те вытягивали шеи, таращились на меня, но не улетали. А потом внезапно сорвались и унеслись прочь. Я со стоном обернулась, чтобы узнать, кто же помешал моему безобидному занятию, и впервые увидела Фанни.

Она шла по дорожке, постукивая своей тросточкой и жмурясь от яркого солнца, проникавшего сквозь дырочки в ее соломенной шляпке. Лучи высветили ее длинный мясистый нос, скулы и плотный барашек седых буклей. Она уже тогда была очень стара, но держалась удивительно прямо, не горбясь, как истинная аристократка, каковой и являлась.

Как и почему мы подружились — не знаю. Уже и не вспомню. Но я с радостью бежала к этой уверенной в себе, невероятно стойкой женщине. Она через очень многое прошла, но оставалась ироничной и спокойной. Она напоминала мне прабабушку, но ту я видела всего три или четыре раза за всю жизнь, а рядом с Фанни я провела три удивительных года.