На мое насмешливое резюме она отреагировала так, как я и ожидал: обожгла меня гневным взглядом, и с видом глубочайшего презрения (не только ко мне, но и ко всему мужскому роду) демонстративно отвернулась. Однако свой острый язычок придержала. Чему я порадовался.

Нет, не за нее, а за себя: оказывается, я не лишен некоторых способностей по части воспитания строптивиц.

Может, наняться учителем в женскую гимназию? Сейчас такие уже создаются. Я широко и плотоядно ухмыльнулся, представив себя в этой роли.

Каролина, наблюдавшая за мною краем глаза, все-таки не удержалась от замечания:

– Ничего смешного в этом нет!

– Согласен. Если все, что вы мне рассказали, правда, то вам не позавидуешь. Оскорбленный в своих лучших чувствах муж, в особенности ревнивец, страшнее дикого зверя. Ярость от обиды затмевает ему разум. И на что он способен в таком состоянии, можно только представить.

– Вы тоже… сбежали сюда от жены? – Она смотрела на меня, прищурившись, – будто держала на мушке.

– Желаете пооткровенничать? – спросил я насмешливо.

– Вы первым начали.

– Резонно. Нет, я местный, – ответил я, не моргнув глазом. – Вернулся на землю отцов. Ностальгия, понимаете ли.

– Судя по возрасту, ностальгия вам пока не грозит, – сказала она скептически. – Врете, чай?

– Ну зачем так грубо… – Я сделал обиженную физиономию. – Бывает иногда фантазирую, это верно. Но чтобы врать… да еще красивой женщине… Ни в коем случае!

– Тогда возможно, пожалуй, единственное объяснение вашей "ностальгии": вы – отставной военный, большой любитель природы и деревенской жизни, занявшийся после ухода из армии бизнесом и скопивший неплохой капитал.

– А другой вывод, более приемлемый для летней поры, вам не приходил в голову?

– Это какой?

– Ну, например, что я простой, как сказали бы раньше, советский дачник. Может даже интеллигент.

Скажем, научный сотрудник какого-нибудь института, работающий над серьезной проблемой, требующей уединения. На природе, вдали от городской суеты, думается лучше.

Она вдруг фыркнула и приняла совсем вольную позу. Махровая простыня-туника ослабила свои объятия, и моему взору предстали ее ноги, обнаженные по… В общем, по самое некуда.

Я деликатно отвел глаза в сторону. Интересно, этот момент случайный, или?.. Скорее всего, второе. Как я уже понял, эта дамочка ничего случайно не делает.

– У дачника, а тем более простого научного сотрудника, таких теремов, как ваш, не бывает, мистер Робинзон, – сказала Каролина с издевкой.

– Это – терем!? – обвел я рукой светелку. – Пардон, мадам, мне кажется, у вас неправильные представления о теремах. Это всего лишь жилище более-менее состоятельного холостяка, не привыкшего отказывать себе ни в чем даже в такой глуши. Возразите, если сможете.

– Помните, как в песне поется: "Я милого узнаю по походке?.." – Она лукаво подмигнула. – У вас повадки и выправка военного человека. Уж я-то знаю. Мой папа – полковник. Я с ним полстраны объездила. Так что вашего брата навидалась вдоволь.

– И как это папа-полковник разрешил своей дочери выйти замуж за этого… как его?.. ах, да – Ильхана?

Каролина потупилась и тихо ответила:

– Мы с Ильханом не расписаны. У нас гражданский брак. А что касается папы… Он погиб.

– Простите… Соболезную.

Похоже, в этот раз девушка говорила правду…

Неожиданно снаружи донесся рокочущий звук. Неужели Зосима до сих пор упражняется с точилом? Но спустя мгновение я понял, что это работают винты вертолета. Я бросил быстрый взгляд на Каролину.

Ее лицо вдруг побледнело до синевы. Она застыла, как изваяние, даже не дыша. Во взгляде девушки, обращенном на окно, сквозило отчаяние, через которое просвечивало упрямство обреченного.

Я вышел во двор. Над деревней на малой высоте летел четырехместный французский геликоптер, изящный, ярко окрашенный, аппарат. Винтокрылая машина сделала круг над деревней и улетела в сторону заброшенных полей.

Вечерело.

Ночь прошла без приключений. Если у Каролины и были какие-то виды на меня, то они испарились после появления вертолета в небе над деревней. Девушка явно была напугана, хотя и бодрилась, как могла. Почти весь вечер мы разговаривали о сущих пустяках, не касаясь личного.

Я предоставил в ее распоряжение кровать, а сам устроился на диване. Она долго ворочалась, прежде чем уснуть, а я бодрствовал до трех часов ночи, пытаясь связать воедино пока еще неясные, призрачные нити подозрений и опасений, которые опутали меня со времени ее появления в моем жилище.

Увы, мозг отказался прийти на помощь интуиции. Скорее, наоборот: вместо удобоваримой версии, объясняющей странные (если не сказать больше) события дня, в голове воцарился сплошной бедлам.

Впрочем, я никогда не отличался аналитическим складом ума.

Меня разбудил звон посуды. Все еще во власти невнятных сновидений, которые временами превращались в кошмары, я вздрогнул, и с недоумением открыл глаза.

Каролина хозяйничала возле плиты. Она облачилась в мою рубаху, и теперь этот импровизированный минихалат открывал моему взору удивительно стройные ноги. Вид весьма соблазнительного существа противоположного пола помимо воли заставил мое холостяцкое сердце встрепенуться. Нахмурив брови, девушка с сосредоточенным видом что-то стряпала.

– А, вы, наконец, проснулись! – воскликнула она, радостно улыбаясь. – Прошу к столу, мистер Робинзон.

Ваш верный Пятница приготовил обед. Уж не взыщите, если что-то не так. К сожалению, мне неизвестны ваши вкусы, поэтому я ориентировалась на вечные мужские ценности. – Каролина заразительно рассмеялась.

Невольно улыбнувшись в ответ, я озадаченно спросил:

– Извините – но почему обед? По-моему, время утреннее. А по утрам я обычно довольствуюсь кружкой чая.

– Смотрите… – Она взяла будильник и поднесла его к дивану. – Двенадцатый час.

– Не может быть!

Я вскочил, словно ошпаренный, и с недоверием уставился на старинные часы с кукушкой, висевшие над кроватью. Они достались мне от прежних хозяев. Часы сломались давным-давно и служили у них просто украшением избы.

Они и впрямь были красивы: с деревянным резным корпусом, латунными нашлепками, ажурными стрелками и литой гирей, изображающей какое-то фантастическое существо. Мне всегда нравились старинные вещи, поэтому я разобрал их по винтику, нашел неисправность (сущий пустяк), помыл детали в бензине, смазал, собрал (удивительно, но на столе не осталось ни одной лишней шестеренки) и – о, чудо! – часы пошли. Чудо потому, что я мало смыслил в ремесле, а тем более – в работе часовщика.

– Еще как может, – ответила она, лукаво глядя на меня.