Владимировича Арциховского руководитель Новгородской археологической экспедиции. Для меня бывать на собраниях археологов было счастьем и несказанным удовольствием. Их обстоятельные отчёты, их лаборатория, где они промывают, расчищают свои драгоценные находки, свидетельствуют о блистательном уровне подготовки и образования. Вот раскапывается усадьба древнего художника, где находят инструменты, заготовленные доски, пигменты красок. Восстановлена усадьба Олисея Гречина – иконописца, который работал в Новгороде. Или, представляете, находят азбуку, писанную по берёсте. Я ходил на раскопы, смотрел, как это делается, – труд колоссальный.

Валентин Лаврентьевич Янин – человек абсолютной искренности, скромный, рассказчик феноменальный. Я жалею, что не записывал многие его истории. А потом у него хобби: он собрал десятки тысяч дореволюционных граммофонных пластинок – все в великолепном состоянии. Когда я приехал, он в одной из недействующих церквей проводил вечер для публики, прокручивал эти свои пластинки, очень интересно рассказывал. Это и есть интеллигент, а не образованец. Моё возвращение в Новгород – это вечера, проведенные в разговорах с Яниным. Конечно, он жаловался, говорил, что не то нынче время. Раньше интерес был больше к истории, к нашей работе. Сейчас, говорит, мы мало кому нужны. Но это не значит, что снижается темп работы. Каждое лето – новые уникальные находки.

Что сейчас в Новгороде для меня особенно важно. До болезни я активно занимался проблемой реституции. Позиция моя однозначна: никому ничего не должны отдавать – мы победители! Но я первый в стране поставил вопрос о том, что нам нечего стесняться того, что у нас есть те или иные ценности. Следовало прекратить врать, что нет у нас золота Шлимана – немцы ведь знали, где оно лежит. Мы должны отвечать, как Наполеон, который вывез ценности из Италии, из других стран. Когда ему сказали, что он обязан всё вернуть, получили в ответ: «Приходите, берите… Если сможете».

И благодаря этой позиции удалось показать тогда и выставку рисунков из Бремена, золото Шлимана и коллекцию Кенигса, вокруг которой сейчас идут споры. Мы никому ничего не должны. Это Хрущёв с барского плеча Дрезденскую галерею вернул ГДР. Это такое же его преступление, как закрытие церквей и сжигание 200 тысяч лошадей. Нельзя было так просто возвращать, даже дружественной нам стране. Надо было сразу ставить вопрос: вы нам возвращаете одно, мы вам другое. Хороши благородные жесты, когда говорят: «Ой, война кончилась». Мы же до сих пор кости разгребаем и последствия этой войны расхлебываем. В перестройку я очень активно включился в проблему, несмотря на то, что очень многие демократы пытались меня выкинуть из комиссии по реституции. Там заседали ельцинские прихвостни, бурбулисовские прихвостни – они знали, что при мне им воровать не удастся. Сейчас один факт. Мы с покойным Фёдором Поленовым и с профессором Московского университета Алексеем Расторгуевым вели переговоры как раз по поводу «Бременской коллекции». Предложение наше было очень простое. В наличии 362 листа рисунков – все первоклассные. Со стороны Германии – отцы города Бремена, возраста такого, что они могли и воевать в своё время. Переговоры были очень непростые. Но наши позиции были сильны. Мы сказали: «Вот десять лучших рисунков – Дюрер, Боттичелли – вы их оставляете нам, и мы их официально выставляем в наших музеях». Остальные действительно были вещи менее интересные, что, впрочем, не значит, что мы их задарма отдадим. Вы нам за это восстанавливаете разрушенный Новгород. И первой я предложил церковь Успения на Волотовом поле, которая была в таком же состоянии, как когда-то Спас на Ковалёве. Вы нам будете давать деньги, причём никаких переводов через центр. Создаётся комиссия с вашей стороны, комиссия с нашей стороны – реставраторы, которые определяют, сколько необходимо денег на реставрационный процесс под отчёт. Столько-то денег переводят – мы отчитываемся, сколько восстановлено. Иначе эти деньги до Новгорода не дойдут… Очень были сложные переговоры, немцы отказывались. Я помню, мы уже собрали чемоданы, собирались уезжать. Нам очень тогда помогал Вольфганг Айхведе, немецкий левый, очень хорошо знающий русский язык. И я помню, мы уже собрались улетать, подъезжает Айхведе и говорит: «Они решились». Мы подписали бумаги, а один из «отцов» города Бремена, посмотрев на меня, говорит: «У этого, наверное, отец защищал Москву». Я говорю: «Правильно, и даже был ранен и погиб». Всё было подписано, эти протоколы о намерениях хранятся в специальном месте. Я заболел, а когда Волотово стало восстанавливаться так, как у нас написано, Швыдкой, который вёл переговоры, не упомянул о наличии этих документов, подписанных мною вместе с Поленовым, а он тогда был председателем Комитета по культуре в Верховном Совете РФ. Хоть сослались бы где. Нет, этого не было сделано. Когда я после долгой болезни поехал в Новгород, увидел: работы по восстановлению храма ведутся. Но говорят, что дело идёт трудно и деньги не всегда доходят.

Что меня на этот раз ещё потрясло в Новгороде. Николай Николаевич Гринёв, директор музея – а музей новгородский я считаю одним из крупнейших в русской провинции (за счёт икон и археологии) – сказал: «Вы знаете, Савелий Васильевич, мы перенесли картинную галерею, она занимала много места. Где-то в начале будущего года мы покажем все отреставрированные иконы из запасников – около тысячи икон». Но куда же, спрашиваю, вы картинную галерею дели?

И он меня повёл в здание Дворянского собрания, на площади перед Новгородским кремлём, рядом с нынешней администрацией. Они великолепно восстановили этот дом XIX века; при входе висит картина «Открытие памятника «Тысячелетию России», огромная такая, до малейших деталей выписана, видно, где какие полки стоят. А дальше я увидел великолепную коллекцию русского искусства XVIII – начала XX века. Николай Николаевич влюблённо, вдохновенно вёл нас по этим залам. Стены, освещение продуманы до мелочей, а самое главное – собрание богатейшее. И Николай Николаевич сказал: это только начало, помогайте нам. Мы готовы покупать интересные вещи с аукционов, из частных коллекций. Он нас водил полтора часа по музею, и мы вышли, как после праздничной службы. Такую галерею создать в наши-то тяжёлые годы! Эта галерея – одна из лучших в России. Учитывая, что в Новгороде такой иконный раздел, представляете, какой там музейный комплекс?

Однако с Новгородом у меня связана одна тема, болезненная и горькая. Я очень переживал смерть Дмитрия Михайловича Балашова, с которым жизнь меня свела на самых ранних этапах и его и моего творчества. С 1961 года я начал работать в Карелии по реставрации икон. Дмитрий Михайлович, как говорится, имел удовольствие пребывать в тамошних деревнях и писать свои книги.