С Федором Ивановичем Тютчевым связан и один драматический эпизод, запечатленный в воспоминаниях Мещерского. В начале 1873 года поэт зашел к князю на Николаевскую – с рядовым, казалось бы, приятельским визитом.

«Сразу я заметил необычное в нем состояние: какую-то лихорадочность в движениях и какое-то взволнованное состояние, столь резко различавшееся от обычного невозмутимого внешнего и внутреннего спокойствия прелестного поэта. Войдя, он сказал мне, что принес стихотворение на смерть Наполеона III. Затем он достал, как всегда, клочок бума-ги, на котором каракулями были изображены стихи, и начал читать.

Во время чтения с ним, очевидно, сделался первый удар: он не мог уже разбирать своего почерка и затем не мог уже плавно произносить слова...

Чтение прервалось; я испугался его состояния, усадил его, успокоил, он немного как будто очнулся... Затем его усадили на извозчика и он вернулся домой... Увы, это было началом его кончины... Летом его не стало».

...Через год после рождения «Гражданина» Достоевский решил стать его редактором. Решение он принял во время одной из «сред» Мещерского. С той поры писатель особенно зачастил на Николаевскую. Сотрудничество Достоевского с князем длилось недолго: журнальная рутина, да и конфликты с князем заставили Федора Михайловича оставить хлопотный пост. Он занялся вплотную своим «Дневником писателя», о котором мы еще вспомним в нашей прогулке.

А Мещерский продолжал активную деятельность – и литературную, и политическую. По его советам смещались и назначались министры, его расположения по-прежнему искали многие...

В истории дома № 9 нашлось место не только Мещерскому, но и другим интересным персонам. В конце XIX века этим зданием владело семейство Родичевых. В их числе был и Федор Измайлович Родичев, причем он не только значился совладельцем, но и жил в этом доме.

Служил тогда Федор Измайлович присяжным поверенным и особой славы на этом поприще не снискал. Знаменитый адвокат Карабчевский позже писал: «Родичев в качестве судебного оратора был ниже всякой критики».

К 1905 году Родичевы продали дом новым хозяевам. И вот тут-то у Федора Измайловича начался стремительный взлет.

Это было время выборов в первую Государственную думу. Федор Родичев сразу выдвинулся в число лучших ораторов, стал любимцем политизированной публики и «первым тенором» кадетской партии. В считанные месяцы его имя стало известно всей России!

Товарищ Родичева по партии Ариадна Тыркова-Вильямс вспоминала: «У него был особый дар бросать летучие, тут же сочиненные и крепко запоминающиеся слова. Стремительно, как-то неожиданно срывались они с его языка, но выражали политические мысли не случайные, а давно выношенные, общественные чувства действительно пережитые... Он был художник слова, оратор Божьей милостью. Он зажигал, захватывал, обладал даром переливать собственные гражданские чувства, глубокие, благородные, в сердца других, точно вино по стаканам разливал».

Выборы Родичев выиграл с блеском. Не только эти, но и последующие: он был депутатом всех дореволюционных Дум, от первой до четвертой. Отсвет этих политических баталий и побед лежит и на доме № 9: хоть Родичевы и продали его, но Федор Родичев не мог расстаться с обжитым местом навсегда. Он то съезжал отсюда, то возвращался. По крайней мере, думские справочники 1910 – 1911 годов числят Федора Измайловича проживающим на Николаевской ул., 9.

А однажды красноречие подвело Родичева. В стенах Думы он произносил горячую, прочувствованную речь о военно-полевых судах. В министерской ложе сидел премьер-министр Столыпин, и этот факт еще больше подогревал волнение Федора Измайловича. И вот настала кульминация:

«Родичев, с поднятой вверх рукой, на мгновение замолчал, точно прислушивался, и потом вдруг высоким, выразительным голосом бросил:

– Прекратите эти кровавые расправы. Они пятнают наши суды. Довольно с нас того, что уже зовут...

Он остановился, с высоты трибуны пристально посмотрел в лицо премьера и вдруг, сделав вокруг своей шеи страшный жест, точно накидывая петлю, закончил:

– ...что называется столыпинским галстухом...

Столыпин поднялся во весь свой богатырский рост и медленно покинул залу заседаний. Вслед за ним из ложи вышли и остальные министры.

В зале творилось что-то неописуемое. Левый сектор бурно аплодировал. Кажется, даже с галереи, где были места для публики, раздались беззаконные рукоплескания...

Правые бросились к трибуне. Родичев стоял неподвижно, с недоумением вглядываясь в бегущих к нему депутатов. Он был в состоянии скакуна после большой скачки, певца после большой арии. Слова еще кипели в нем, жужжали вокруг его головы. Он еще сам был в их власти. И не понимал, что случилось».

Заседание было экстренно закрыто, Родичева увели в комнату кадетской фракции. Туда явился посланец от Столыпина, чтобы сообщить: премьер-министр вызывает Родичева на дуэль. Дочка Столыпина Мария фон Бок так рассказывает о завершении этой истории:

«Через короткое время, когда папа прошел в так называемый "Министерский павильон", куда удалялись члены правительства в Думе для отдыха, явился туда Родичев и принес моему отцу извинение. Мне потом рассказывал один из присутствующих при этом, как мой отец, выслушав Родичева, с головы до ног смерил его высокомерным взглядом, и ясно и раздельно очень громко произнес:

– Я вас прощаю».

Тем временем выражение «столыпинский галстук» уже вырвалось за пределы Думы и начало свою собственную жизнь. Оно знакомо всем, кто изучал историю в советских школах. Вот, например, цитата из знаменитого «Краткого курса истории ВКП(б)»: «Царский министр Столыпин покрыл виселицами страну. Было казнено несколько тысяч революционеров. Виселицу в то время называли "столыпинским галстуком"».

Ирония судьбы: высказывание кадета Родичева органично легло в историю крайне не любимой им партии большевиков.

А нам еще не пришла пора прощаться с домом № 9. Задержаться нас заставляет жилец, поселившийся тут уже после Мещерского и Родичева, в 1914 году. Тогда это был типичный доходный дом, в котором помимо квартир помещалось множество всяких заведений – издательство философской литературы «Образование», трикотажная и портновская мастерские, модный магазин некой Бланш Буаре, правление Акционерного Общества для продажи изделий Русских зеркальных заводов (к слову сказать, оно контролировало 100% зеркального производства в России).

В таком-то доме и поселился в 1914 году инженер Дмитрий Болеславович Шостакович со своей семьей, в том числе с сыном Митей.

Шостаковичи до этого уже жили на Николаевской – в доме № 16, рядом со своей хорошей знакомой Клавдией Лукашевич, – но там квартира оказалась не слишком удобной. Вот и состоялся переезд.

На пятом этаже дома № 9 Дмитрий Дмитриевич Шостакович прожил двадцать лет – с 1914-го по 1934-й. Это были яркие, наполненные событиями годы! И очень непростые. После революции Петроград был полупарализован, транспорт не ходил, с питанием были большие проблемы – но Шостакович продолжал учиться в Консерватории. «Каждый день мне приходилось проделывать изрядный путь в два конца пешком от Николаевской улицы, где мы жили (ныне улица Марата), до консерватории. Трамваи не ходили или ходили крайне нерегулярно, и попасть в них было нелегко».