А Ребекка?.. Монс все еще подыскивал слова, которые нужно было прокричать ей вдогонку, пока скрип уключин не смолк вдалеке. Поздно.

Черт с ней! В любом случае она все забудет.

Внезапно рядом с ним появилась Улла Карле, одна из двух женщин в числе совладельцев бюро, и поинтересовалась, что случилось.

— Не надо! — Он умоляюще посмотрел на нее и направился к бару под открытым небом, манящему гирляндами из разноцветных фонариков.

Инспектор криминальной полиции Свен-Эрик Стольнакке вел машину из Фьелльнеса в Кируну. Под колесами автомобиля шуршала галька, сзади висело облако пыли. У поворота на трассу Никкавеген с левой стороны дороги на фоне неба обозначилась голубая вершина горы Кебнекайсе.

«Странно, но я никогда не чувствую себя уставшим», — подумал Стольнакке.

Он перешагнул пятидесятилетний рубеж, но его по-прежнему очаровывала смена времен года в природе. Он чувствовал свежий осенний воздух, спускающийся в низину с высокогорных лугов, а весной радовался возвращению солнца и слушал, как стучат по крыше первые дождевые капли. Он любил ледоход. Но с годами времени не хватало все больше. Теперь нужно было брать недельный отпуск только ради того, чтобы сидеть и наслаждаться природой.

«То же с отцом», — вспомнил он.

В последний, пятидесятый год своей жизни отец без конца повторял одну и ту же песню: «Я больше никогда не увижу лета. До следующей осени я не доживу».

Похоже, именно это пугало его в смерти больше всего: никогда больше не видеть ярких осенних красок, летнего солнца, весны; что смена времен года на земле продолжится и когда его не будет.

Свен-Эрик покосился на часы. Половина второго. До встречи с прокурором оставалось полчаса. Он еще успеет заскочить в кафе Анни и перехватить бутерброд.

Он знал, чего хочет прокурор. Вот уже три месяца как убита Мильдред Нильссон, а они до сих пор так никуда и не продвинулись в расследовании. И это не дает прокурору покоя. А кто виноват?

Стольнакке механически нажал на педаль. Неплохо было бы посоветоваться с Анной-Марией Меллой, руководителем его группы. Она находилась в декретном отпуске, и Свен-Эрик замещал ее. Он не хотел беспокоить ее дома, это выглядело бы странно. Они тесно общались, но только по службе. Он скучал по ней, но навестил только однажды, когда уже родился мальчик. Несколько раз Анна-Мария заходила в полицейский участок, но ее тут же окружали женщины, среди которых он чувствовал себя лишним. Отпуск должен был закончиться в середине января.

Они искали свидетелей. Кто-то же должен бы что-нибудь заметить! В Юккас-ярви, где женщину нашли повешенной на органных хорах, в Пойкки-ярви, где жила Мильдред. Напрасно. Потом они обошли местных жителей еще раз — и снова ничего. Странно. Ее убили возле здания краеведческого клуба, у реки, на открытом месте. Потом преступник перетащил тело в церковь. Разумеется, все случилось ночью. Но ведь было светло как днем.

О ней говорили как о конфликтном человеке. Когда Свен-Эрик спросил, имела ли она врагов, несколько наиболее активных женщин общины ответили в один голос: «Да возьмите любого мужчину в деревне!» А одна дама из епархиального управления с резкими морщинами по обе стороны сжатого в куриную гузку рта так и сказала, что убитая сама виновата. Еще при жизни она оказалась в центре внимания местной прессы. Воевала с церковным советом, когда организовывала при общине курсы самообороны для женщин. Воевала с управлением коммуны, когда созданная ею женская группа по изучению Библии «Магдалина» стала требовать, чтобы треть рабочего времени муниципального катка отдавалась женской хоккейной команде и фигуристкам. А потом начались конфликты с охотниками и оленеводами. На церковных землях объявилась волчица, и Мильдред утверждала, что община должна ее защитить. На развороте местной социал-демократической газеты красовалась фотография Нильссон и одного из ее противников, «Волкофилы и волконенавистники» — гласила подпись под снимками.

А по другую сторону реки, в поселке Пойкки-ярви, в доме священника до сих пор жил ее муж. Больной, он не имел никаких сил заниматься делами наследства. Свен-Эрик помнил, какая жалость переполняла его при встрече с этим мужчиной. «Опять вы, когда же меня наконец оставят в покое!» — будто говорил он всем своим видом. Каждая беседа бередила старые раны, заставляла заново все переживать. У мужчины были заплаканные глаза. И никаких детей, с которыми можно разделить горе.

Разумеется, у Свена-Эрика были дети, дочь в Лулео. Тем не менее он знал, что такое одиночество. Он и сам жил сейчас один в своем доме. Правда, у него имелся кот. И его жену не убивали и не подвешивали на цепях.

Любой звонок или письмо от какого-нибудь сумасшедшего, признающегося в совершении этого преступления, тщательно изучали. Но это ничего не дало. Есть люди, которые любой ценой стремятся попасть на газетные полосы.

А журналисты будто с ума посходили. Мильдред Нильссон найдена мертвой в середине лета. Еще и двух лет не прошло с убийства в Кируне другой церковной знаменитости, Виктора Страндгорда, видного деятеля общины «Источник силы». Они рассуждали о сходстве между двумя преступлениями, несмотря на то что убийцы Страндгорда не было в живых. Тем не менее связь казалась очевидной: оба религиозных деятеля жестоко умерщвлены каждый в своей церкви. Оба они высказывались в прессе. Чувствовали ли они угрозу? Может, думали бежать? Насколько вообще опасно священнику жить в Кируне? Внештатные корреспонденты из газет, нанятые на период летних отпусков, приезжали наблюдать за работой полиции. Они были молоды, любопытны и не удовлетворялись ответами типа «в интересах следствия — никаких комментариев». Оживление в прессе держалось недели две.

— Черт знает что такое! — жаловался Свен-Эрик комиссару. — Невозможно разуться, чтобы вытряхнуть из ботинок мусор: в любую минуту к тебе может вломиться журналист!

Но поскольку следствие не продвигалось, газетчики скоро оставили город. Теперь их занимали два человека, насмерть задавленные толпой на фестивале.

В течение всего лета разрабатывалась версия об убийце-подражателе. Расправа над Виктором Страндгордом могла вдохновить кого-то на преступление. Управление криминальной полицией поначалу сомневалось, стоит ли привлекать к работе психиатра, ведь предполагать, что действовал серийный убийца, не было никаких оснований, и даже версия о подражателе пока нуждалась в подтверждении. Однако бросающееся в глаза сходство между двумя случаями и шумиха в прессе заставили в конце концов сделать это: в Кируну направили психиатра, которому пришлось прервать свой отпуск.

Это была женщина лет сорока. Однажды утром в начале июля она прибыла в участок. В комнате для совещаний сидело около десятка изнывавших от жары полицейских. Они закрыли окна из опасения, что кто-то может подслушать их беседу с улицы.

Свена-Эрика поразило, с каким спокойствием, пониманием, почти с любовью приехавшая говорила о серийных убийцах, маньяках и прочих безумцах. «Этот несчастный человек», «совсем молоденький мальчик, который…» — такие выражения употребляла она, приводя примеры из своей практики. Или: «к счастью для него, он был схвачен и осужден». А один из ее подопечных, рассказывала она, после нескольких лет пребывания в закрытом лечебном учреждении освободился и зажил нормальной жизнью: устроился маляром на полставки и завел собаку.