События эти настроили против Наполеона тех, кто ненавидел корсиканского авантюриста, а прочие порадовались, что отношения с Англией порваны. Среди последних в беспокойной и неустойчивой среде студиозусов Симан Ботельо пользовался немалым влиянием в свои отроческие шестнадцать лет. Имена Мирабо, Дантона, Робеспьера, Демулена[25] и других палачей и мучеников великой бойни звучали музыкою в ушах Симана. Оскорбить их в присутствии Симана значило бросить ему вызов, оскорбителю не миновать было пощечины, а то и наведенного на него дула пистолета. Сын визеуского коррежидора утверждал, что Португалия должна возродиться в кровавой купели, дабы гидра тирании не смогла более поднять ни одну из тысячи голов своих под палицей народа — Геракла.

Подобные речи, подражания какой-нибудь прочитанной тайком филиппике Сен-Жюста[26], отпугнули от нашего героя даже тех, кто рукоплескал ему, когда он проповедовал более разумные принципы свободы. Симан Ботельо стал ненавистен соученикам, и во имя собственного — пусть позорного — спасения, они донесли на него графу-епископу и ректору университета.

В один прекрасный день студиозус-демагог на Самсоновой площади держал речь перед немногочисленными слушателями, которые сохранили ему верность — одни из страха, другие из душевного сродства. Оратор как раз увлекся проповедью цареубийства, когда полицейский патруль остудил его пыл. Герой наш собрался оказать сопротивление, но дюжие молодцы, вызванные ректором, знали, с кем имеют дело. Якобинец, обезоруженный и окруженный блюстителями порядка, был препровожден в университетскую тюрьму, откуда вышел через полгода после настойчивых хлопот отцовских друзей и родных доны Риты Пресьозы.

Потеряв учебный год, Симан отправился в Визеу. Коррежидор запретил сыну появляться в его присутствие, пригрозив прогнать из дому. Матушка, повинуясь более чувству долга, нежели голосу сердца, вступилась за сына и добилась, чтобы тот допускался к семейной трапезе.

За три месяца нрав и обычаи Симана чудом переменились. Он не знался больше с компаниями простолюдинов. Из дому выходил редко, в одиночестве либо в обществе меньшой сестры, своей любимицы. Для прогулок выбирал поля, рощи, самые тенистые и укромные места. В сладостные летние ночи длил прогулки до самого рассвета. Тот, кто видел его в такие мгновения, дивился его мечтательному виду и задумчивости, отдалявшей юношу от повседневного житья. Дома он запирался у себя в комнате и выходил, когда его звали к столу.

Дона Рита дивилась такой перемене, а ее супруг, вполне в ней удостоверясь, по истечении пяти месяцев согласился вступать в разговор с сыном.

Симан Ботельо влюбился. Вот единственное слово, объясняющее то, что кажется нелепою переменой в шестнадцатилетнем юнце.

Симан влюбился в соседку: то была пятнадцатилетняя девочка, богатая наследница, довольно миловидная и хорошего рода. В первый раз он увидел ее из окна своей комнаты и полюбил навсегда. Та, что нанесла ему сердечную рану, и сама не уцелела: полюбила соседа, и куда серьезнее, чем бывает в эти лета.

Поэты все уши нам прожужжали болтовней о том, что любовь пятнадцатилетней девы — это роковая, единственная и неодолимая страсть. Кое-кто из романистов твердит то же самое. И те и другие заблуждаются. В пятнадцать лет любовь — всего лишь игра; это последнее проявление любви к куклам; первый вылет из гнезда, когда юная пичужка не сводит глаз с матушки, которая призывно чирикает ей с соседнего дерева: младшая знает о большой любви столько же, сколько старшая — о дальних полетах.

Отец Терезы ненавидел законника и его семейство из-за судебного процесса, завершившегося приговором не в его пользу, который вынес Домингос Ботельо. Кроме того, не далее как год назад, двое слуг Тадеу де Албукерке были ранены во время пресловутой потасовки близ источника. Из вышеуказанного явствует, что любовь Терезы, пренебрегшей долгом дочернего повиновения и не пожертвовавшей чувством в угоду оправданному ожесточению отца, была истинной и сильной.

И была эта любовь тихой и осторожной. Они виделись и беседовали друг с другом в течение трех месяцев, так и не дав пищи для соседских пересудов и даже не вызвав подозрения у членов собственных семейств. Развязка, на которую оба уповали, была самой добропорядочной: он завершит образование, чтобы иметь возможность прокормить жену, если у них не будет других средств к существованию; она дождется кончины своего престарелого папеньки, чтобы, став женою возлюбленного, принести ему в дар не только свое сердце, но и свое огромное наследство. Подобная умудренность удивительна не только для нрава Симана Ботельо, но и для предполагаемой неосведомленности Терезы в житейских делах, к числу коих относится и получение наследства.

Накануне отъезда в Коимбру Симан Ботальо прощался с опечаленной девушкой, когда ее вдруг оттащили от окна. Влюбленный юноша услышал горький плач — а только что этот же голос прерывался от слез расставания. Кровь бросилась Симану в голову; он метался по комнате, словно тигр меж прочных прутьев клетки. От мысли, что он бессилен помочь Терезе, Симан был близок к самоубийству. Остаток ночи провел он, кипя яростью и замышляя месть. К рассвету кровь его поостыла, и доводы рассудка возродили надежду.

Когда настало время выезжать в Коимбру и юношу позвали, он поднялся с постели таким измученным, что мать, вошедшая к нему в комнату, при виде горестного и осунувшегося лица сына стала отговаривать его от поездки, прося подождать, пока спадет лихорадка. Симан, однако же, перебрав множество планов, решил, что самое лучшее — уехать в Коимбру, дождаться вестей от Терезы и тайком наведаться в Визеу, чтобы переговорить с ней. Он рассудил разумно: его промедление лишь ухудшило бы положение Терезы.

Студент обнял мать и сестер и поцеловал руку отца, который прочел ему на прощание суровую рацею и в заключение пригрозил, что, если Симан выкинет еще какой-нибудь фортель, он прервет с ним всяческие сношения. Когда юноша, выйдя во двор, собирался вскочить на коня, к нему приблизилась с протянутой рукою, словно прося милостыню, старуха нищенка; на раскрытой ладони Симан увидел листок бумаги. Немного отъехав от дому, взволнованный юноша прочел:

«Отец говорит, что из-за тебя заточит меня в монастырь. Во имя любви к тебе я пойду на любые муки. Не забывай меня, мы встретимся в монастыре или на небесах, мое сердце всегда будет принадлежать тебе, и я всегда буду тебе верна. Уезжай в Коимбру. Я буду писать туда письма и в первом же сообщу тебе, на чье имя должен ты отвечать своей несчастной Терезе».

Перемена, совершившаяся в студенте, поразила весь университет. В те дни, когда Симана не видели в аудиториях, его не