Передо мной стоял веселый мужик, похожий на того сикха в самолете, но не сикх. Он смеялся и что-то мне предлагал, а у меня вдруг теперь левое ухо заложило, и я не очень точно все расслышал. Подбежал отец и что-то ответил веселому, веселый отвалил.

– Что ему надо было? – спросил я.

– Он предложил тебе такси, сигары и…

Отец смутился, оглянувшись на маму.

– Да уж понятно, что он предложил, – сказала она. – Слово «чика» на многих языках означает примерно одно и то же.

– То есть? – я сделал вид, что не понял.

– Не прикидывайся плинтусом, – мама поморщилась. – Ты прекрасно понял, что предлагал этот негодяй.

Я зажал пальцами нос, дунул, ухо отложилось.

– Здесь на многие вещи смотрят шире, – заметил отец.

– На мерзость нельзя смотреть шире, – сказала мама. – Это недопустимо. А ты, я погляжу, тут расслабился?!

Мама уставилась свирепо на отца.

– Да при чем тут я? Я тебе в общем говорю, как антрополог антропологу…

Они стали разбираться в вопросе влияния тропиков на нравственное здоровье общества, но продлилось это немного – минуту, может. Мы пошли дальше.

– Все, как раньше, – кивала мама, глядя по сторонам и предупредительно придерживая меня за локоть. – Все, как раньше. Пожалуй… велосипедистов этих не было. И народу побольше. И забегаловок побольше. И двадцать лет назад в майках никто не ходил. И…

Мама обнаруживала и другие различия с тем, «как раньше», я раньше не был, я не обнаруживал. Историческая Гавана оказалась тесным городом, наверное, раньше, когда люди были средним ростом метр шестьдесят, он казался вольным и раскинутым на широкой прибрежной ладони, но за века акселерации ладонь эта плотно собралась в кулак. Кстати, мутных личностей с располагающими улыбками на улицах стало больше, и улыбались они сердечно и издалека, однако мама в ответ конструировала настолько неприступные лица, что эти веселые парни отступали без боя.

Отец хихикал и рассказывал про разные необычные вещи: про старинные пушки, вбитые в мостовую, про дерево, проросшее сквозь старый дом, через крышу, окна, двери и балконы, так что непонятно было – это дом вокруг дерева или дерево в доме, про Че-Рыбака – вроде где-то здесь, в старом городе, есть граффити с Че, но не обычный устремленный лик в берете, а Че, сидящий на берегу с удочкой, – если тебе встретится такой, то это к удаче. Я не поверил, но все равно стал поглядывать, искать Че с удочкой на стенах.

Не нашел, конечно, нашел несколько крюков в стенах – отец тут же сообщил, что к этим крюкам раньше приковывали неблагодарных рабов, а еще нашел батарею, выведенную зачем-то на внешнюю стену, батарея, кстати, привела в замешательство и отца.

А возле одного из домов подоконник, находившийся вровень с мостовой, был утыкан ржавыми железными штырями – чтоб всякие посторонние, значит, не присаживались без разрешения.

– Удушливое дыхание капитализма, – пояснил отец. – Нечего всяким протирать своими нищебродскими штанами частную собственность. Но, кстати да, такого я не замечал раньше.

Отец и мама уставились на штыри. А я вот вполне понимал этого штыриста – если тут штыри не вставить, то на подоконнике толпами сидеть начнут все, кому не лень. И как ты ни посмотришь в окно – утром, вечером или в середине дня, картина предстанет всегда одинаковая, печальная.

Мама штыри сфотографировала.

– Ладно, – сказал отец. – Надо немного и отдохнуть…

Мы стояли недалеко от ресторанчика, хотя тут, похоже, везде недалеко от ресторанчика. Отец огляделся, прошел по улице метров пятьдесят и свернул в переулок. Или в проулок, пустоту между двумя домами, похоже, что раньше тут находился дом, но потом его подцепили лопаткой и вытащили из общего каравая. И между двумя параллельными улицами образовался перпендикулярный проход.

– По-китайски такое называется «хутун», – пояснила мама.

Пекинская книжная ярмарка, однако.

– А по-сербски? – спросил я.

– По-сербски… не знаю. Рупица какая-нибудь.

Мы с мамой остались на улице. Отец углубился в хутун.

– Ну, не бред ли? – хмыкнула мама. – А? Кормить кошек сейчас, а?

– Да нормально, – успокоил я. – Вон, у Великановой отец замки коллекционирует.

– И что?

– Так он их не в магазине же покупает, он их крадет. Идет на мост – знаешь, там новобрачные замки цепляют, вскрывает потихонечку и дома на цепь вешает. Всю стену завешал, били его два раза за это, в отделение сдавали, а он только сильней от этого приохотился.

Отец тем временем подманил пару кошек и с умилением наблюдал, как они поедают колбасу.

– Мне кажется, Великанова в отца, – заметила мама. – У нас дома все время ножницы пропадают.

– При чем здесь ножницы?

– При том. Ее папаша замки ворует, а она сама ножницы. Яблочко от яблочка недалеко котится.

Кошек прибавилось. И стало штук десять, повылазили, так что отец стал потихоньку отступать к нам, с видом сеятеля разбрасывая перед собой колбасные полоски. Несколько человек, проходящих мимо, остановились, поглядели на отца то ли с сочувствием, то ли с интересом, проходящая девушка достала телефон и стала снимать.

– Надеюсь, в Интернете его не опознают, – сказала мама.

– А чего такого?

– Ну, все-таки не пацан…

– Наоборот, – сказал я. – Это способствует карьере, сейчас кошки в тренде.

– Да?

– Да. Все понемногу подкармливают… Я в Москве много раз видел…

На противоположной стороне проулка показался человек. Высокий и длиннорукий, похожий на ожившую стремянку. Отец вроде как насторожился и долго смотрел на этого человека, а тот, кажется, смотрел на него.

– Ладно, – сказал вдруг отец. – Погуляли, пора и домой.

А вот и нуар пожаловал – в первый же вечер нашего визита в Гавану показался он, загадочный человек-лестница.

– А там человек был… – Его и мама заметила.

– Да мало ли тут народу ошивается?

Отец вытряхнул остатки колбасы и выкинул пакет, улыбнулся и пошагал прочь, я оглянулся и заметил, как кошки побежали навстречу незнакомцу. Мама издала сомневающийся звук.

– Можно было в первый же вечер и не тащить нас в этот кошачий дрифт, – буркнула она и передразнила: – «Гавану нужно получать, как пулю в лоб»… А всего-то и хотел покормить своих котиков…

– У каждого свои слабости, – ответил отец, не оборачиваясь.

До гостиницы мы добрались неожиданно быстро. Я опасался, что снова будем вилять, брести и любоваться, но, откормив кошек, отец пошагал скоро и целеустремленно, так что через десять минут мы оказались у парадного подъезда «Кастильи».