Понимал ли, что она не сможет ответить? Он даст ей легкий вопрос? — Пожалуйста, напомни нам, как Агамемнона втянули в Троянскую войну? Как он был связан с Еленой Прекрасной?

Изабелла выпрямилась, прижала локти к себе, аккуратно заправила за уши пряди. Папа стоял у стены, поднимаясь и опускаясь на носках. И тут Лукрецию осенило.

— Изабелла? — повторил учитель, постукивая указкой по бедру. — Как Агамемнон связан с Еленой?

Лукреция наклонилась, будто бы за штифтом, словно невзначай прикрыла рот ладонью и прошептала в спину сестре:

— Елена была женой его брата, Менелая.

И выпрямилась. Изабелла вскинула голову от неожиданности, а Мария недоверчиво нахмурилась, покосившись на сестру.

— Она была женой его брата… Какого-то Мене.

Учитель улыбнулся с явным облегчением. Отец кивал, пока тот хвалил замечательный ответ Изабеллы и объяснял: брата звали Ме-не-лай.

— А вот как это имя пишется по-гречески. Перенесите, пожалуйста, на дощечки…

Лукреция наскоро переписала греческие буквы и снова наклонилась вперед.

— Мария! — прошептала она. — У папы есть тигрица, ночью привезли.

Сестра опять полуобернулась к ней, но вовремя спохватилась: учитель проверял, как они выполнили задание, указывал Джованни на ошибки: нужно отточить написание этой буквы, поработать над этим крючком… Папа вновь смотрел на дверь. Лукреция затаила дыхание. Он уже уходит?..

Учитель молча прошел мимо Изабеллы, и только он наклонился к дощечке Лукреции, как Изабелла позвала:

— Папа!

Герцог обернулся, уже взявшись за ручку.

— Что?

— До меня дошел один слух! — объявила она, невинно приложив палец к щеке.

— Неужели? И какой?

— Привезли тигрицу! — подпрыгнула на стуле Мария.

Отец опешил. Поначалу он не нашелся с ответом, а потом улыбнулся и сказал:

— Ушам не верю! Слышали ее, синьор? Всё-то мои дочки знают! — Он погрозил пальцем Изабелле и Марии. — В маму пошли!

Изабелла восторженно хлопнула в ладоши.

— Можно поглядеть? Папуля, ну пожалуйста! Разрешишь?

— Посмотрим, — рассмеялся он. — Я вас всех возьму с собой, если будете сегодня хорошо учиться. Смотрите мне, спрошу у синьора!

Когда урок заканчивается и дети бегут вниз на занятия музыкой, зажав инструменты под мышкой, учитель античной истории собирает графитные доски и грифели. От усталости он едва волочит ноги и мечтает лишь о тарелке бобов с хлебом, которую ему дадут на кухне, а потом — пора к себе, в тесную каморку. Скорее бы покончить с работой и вернуться к своим изысканиям… Дойдя до парты Лукреции, он застывает на месте. Берет ее рисунок двумя пальцами и рассматривает: на бумаге не греческие прописи, а задание по художественной перспективе — и надо же, какие безупречные линии, все принципы соблюдены! Даже Авлида есть: застывшие корабли, неподвижное море, вот Агамемнон ждет у предательского алтаря, а бедная Ифигения идет ему навстречу.

Пораженный, учитель задирает голову, оглядывает комнату — наверное, его разыгрывают? Да как маленькая тихоня, которую он едва замечает, сумела такое? Безумие, конечно, но кто еще мог это нарисовать? Учитель хочет разозлиться — девчонке надо было слушать урок, а не малевать! — однако ее рисунок так зачаровывает, так интригует, что всякое недовольство исчезает без следа.

Учитель сворачивает лист, сует в карман камзола и до конца дня забывает о необычном происшествии. А когда приходит время ложиться в постель, рисунок выпадает на пол, и учитель опять внимательно рассматривает его у огонька свечи. Таинственный, безветренный мир Авлиды вновь оживает перед глазами.

На следующий день учитель античной истории сталкивается с учителем рисования — немного женоподобным юношей, любителем бархатных шляп, учеником Джорджо Вазари, придворного художника.

— Я хочу вам показать одну вещицу, — сообщает учитель античной истории, достав рисунок Лукреции из кожаной папки. — Что скажете?

Учитель рисования с улыбкой останавливается: в глубине души ему нравится коллега, истовый слуга науки в блестящих очках. Ловко смахнув с лица кисточку берета, учитель рисования изящным жестом принимает листок, по-прежнему обворожительно улыбаясь. Картинка его не слишком интересует: он гадает, пригласить ли историка на вечернюю прогулку. Пусть оставит свои пыльные книги и пройдется с ним по узким улочкам города! Светло-зеленые глаза учителя рисования пробегают по бумаге, а сам он мысленно подбирает слова. Вдруг приглашение вылетает у него из головы. Взгляд скользит от горизонта к алтарю, от алтаря к облачению, задерживается на силуэте девушки — как точно передана ее легкая поступь, и какая угроза таится в мощной фигуре мужчины у алтаря! Линии дороги постепенно сужаются, ракурс и пропорции корабля создают передний и задний планы.

— Кто это нарисовал? — Учитель рисования переворачивает лист, но подписи на обороте нет. — Мария? Il principe[16] Франческо?

Учитель античной истории качает головой.

— Лукреция.

— Маленькая девочка с задней парты? — удивляется учитель рисования, не сразу ее припомнив.

— Она, — мрачно кивает собеседник. — Мне показалось, вам следует это знать.

И уходит прочь по коридору, прижимая к груди книги и карты. Учитель рисования провожает коллегу глазами — снова он упустил случай его пригласить.

Рисунок притягивает взгляд. Слишком много в нем жизни, неприкрытого чувства. Невероятно!.. Слуги и стражи обходят учителя рисования, а он гадает, как поступить с маленькой художницей и ее работой.

Дети навсегда запомнят ночной визит в Sala dei Leoni, каждый по-своему. Франческо будет вспоминать, как солдаты у всех ворот крепко сжимали оружие и отдавали честь его отцу. Мария вновь и вновь будет перебирать в памяти, как били струи из фонтанов — оказывается, пасть дельфина даже ночью извергала воду. В памяти Джованни отложилось, как гримасничала Изабелла, передразнивая торжественные лица с портретов: и сварливого вида предка в треуголке, и самодовольную женщину с ниткой бус, и высокомерного мужчину, у ног которого сидела до нелепости маленькая собачонка, и пару бескровных детей с глобусом за спиной. Изабелла с точностью изобразила их всех, насмешливо сверкая глазами.

Чтобы не отстать, Лукреция вцепилась в отцовскую мантию и жадно оглядывала палаццо. Широкие каменные лестницы, перила на стенах, вереница комнат, потолки, расписанные звездами или золотыми лилиями, резные арки с фамильным гербом, слуги, с почтительным поклоном расступающиеся перед герцогом и его детьми, тяжелые двери, которые отец отворил, прежде чем войти.

Сколько всего было в палаццо, смотреть не насмотреться! И как уверенно отец шел по своим владениям!

Козимо остановился у прохода, едва заметного меж двух других, и ждал, пока слуга торопливо не метнулся отпереть дверь. Они спускались по узкой лестнице, все глубже и глубже под землю. В самом низу была еще одна дверь, с крепкими коваными петлями. Отец вынул из сапога тонкое лезвие и постучал по двери рукояткой.

Все замерли в ожидании. Изабелла шмыгнула к Марии, а Джованни стиснул пальцы сестры. Побледневший Франческо глядел на отца, будто искал в его лице