Я помнил, что он сказал мне напоследок в камере под залом заседаний в Олд-Бейли в прошлом марте. Не слишком приятное воспоминание. Есть такой обычай: представитель стороны защиты навещает своего клиента уже после вынесения приговора, вне зависимости от того, выиграл он дело или проиграл. Но визит оказался не совсем обычным.

— Я с тобой еще рассчитаюсь, придурок бесхребетный! — злобно воскликнул Трент, как только я вошел в камеру.

Очевидно, решил я, он считает, что обвинительный приговор — целиком моя вина, поскольку во время слушаний я не угрожал свидетелям насилием. А Трент ждал от меня именно этого.

— Так что берегись, — угрожающе добавил он. — Наступит день, очень скоро, и я подкрадусь к тебе, ты и не заметишь.

У меня даже мурашки пробежали по спине — столько злобы и убежденности было в этом голосе. И я инстинктивно огляделся, чтобы лишний раз убедиться, что он находится за решеткой. Когда зачитывали обвинительный приговор, я радовался тому обстоятельству, что этот тип находится под охраной. И мне хотелось, чтоб так было и дальше. На протяжении нескольких лет практики мне не раз угрожали другие, куда более грубые и простоватые клиенты. Но было в Джулиане Тренте нечто пугающее, причем не на шутку.

— С вами все в порядке? — спросил сэр Джеймс. Он смотрел на меня, слегка склонив голову набок.

— Все отлично, — хрипловатым голосом ответил я. Потом откашлялся. — Нет, правда, все отлично, спасибо, сэр Джеймс.

— Вы так выглядите… точно привидение увидели, — сказал он.

Может, и увидел. Может, я сам скоро стану призраком? После того, как Джулиан Трент придет мстить?

Я отрицательно покачал головой.

— Просто вспомнил кое-какие детали тех, первых слушаний.

— Вся эта история дурно пахнет, если хотите знать мое мнение, — многозначительно произнес он.

— Похоже, вы хорошо знакомы с этим делом, и результат для вас важен. — На моей памяти сэр Джеймс никогда прежде не употреблял крепких выражений. — Вот уж не думал, что кто-то из наших тут встрял.

— Никто и не встревал.

Королевский адвокат сэр Джеймс Хорли, в силу занимаемого им положения, знал обо всем, что происходит в этих стенах. Знал о каждом деле, в котором участвовали «подведомственные» ему барристеры, как со стороны обвинения, так и защиты. И в равной степени был абсолютно несведущ или почти ничего не знал о делах, в которых не принимала участия его «команда». По крайней мере, старался производить именно такое впечатление.

— Так откуда такой интерес к этому делу? — спросил я.

— А что, мне нужны какие-то особые причины? — обиженно заметил он.

— Да нет, — ответил я. — Причины не нужны. Но вопрос остается: с чего это вдруг такой интерес?

— Нечего меня допрашивать! — недовольно проворчал он.

У сэра Джеймса сложилась вполне определенная репутация среди барристеров низшего звена — он при каждом удобном случае подчеркивал свое превосходство в статусе. Но должность главы адвокатской конторы не так уж и значительна, как может показаться на первый взгляд. Это скорее почетный титул, который чаще всего присваивается самому старшему по возрасту члену, тому, кто долее остальных пробыл в королевских адвокатах. Примерно сорок пять или около того барристеров нанимались на эту службу сами. И главной целью создания таких вот объединений было просто облегчить жизнь и организацию труда, пользоваться всеми необходимыми услугами, секретарями, офисами, библиотекой, конференц-залами и прочим. Каждый из нас должен был сам искать себе клиентов, хотя секретари играли тут немаловажную роль, всегда могли подобрать подходящего клиента барристеру с опытом ведения определенных дел. И уж само собой разумеется, что наш начальник и глава никогда не делился работой с младшими по званию. Сэр Джеймс, насколько мне известно, вообще никогда ничем и ни с кем не делился, а все прибирал к рукам.

— Ладно, неважно, — сказал я, давая понять, что дискуссия на эту тему закончена. Он бы сказал мне, если бы захотел. Или имел бы право. И мои расспросы все равно ни к чему не приведут. В этом плане сэр Джеймс напоминал самого бесполезного свидетеля в суде, у которого есть собственные понятия о том, какими свидетельствами стоит делиться во время слушаний, а какими нет. И вопросы, задаваемые сторонами защиты или обвинения, тут значения не имели. И чтоб как-то сломать эту стену, нужен человек равного упрямства и силы характера — вот почему сэр Джеймс Хорли считался одним из самых выдающихся адвокатов в стране.

— Я консультировал судью по этому делу, — вдруг заявил он. Значит, все же решил расколоться. Теперь выпендривается, решил я.

— Вон оно что… — небрежным тоном протянул я. Что ж, я и сам могу сыграть с ним в эту игру.

Отвернулся от него и взял несколько писем из ящичка с пометкой «Мистер Дж. Мейсон». Вдоль одной из стен помещения тянулся целый ряд таких ящиков размером не больше двенадцати квадратных дюймов. Шесть горизонтальных рядов из десяти ящичков, открытых в передней своей части, и к каждому подвешен на медном крючке ярлычок с аккуратно отпечатанным на нем именем владельца. Никакого алфавитного порядка тут не существовало, запросто можно было найти в своем ящике чью-то чужую почту, поскольку расположены они были по старшинству, и ящик сэра Джеймса находился в верхнем правом углу рядом с дверью. Почта нареченных званием королевского адвоката должна располагаться на уровне глаз, ниже шли юниоры, хотя некоторых из них назвать так можно было с натяжкой. Кое-кто из барристеров прослужил здесь дольше, чем юристы, недавно принятые в королевские адвокаты, да и по возрасту годился им в отцы. Новички юниоры, поступившие совсем недавно и проходившие обучение, должны были чуть ли не на пол ложиться, чтоб получить доступ к своим ячейкам. Думаю, все это служило одной цели: лишний раз напомнить юниорам, чтоб знали свое место. И, несомненно, когда кто-то из них поднимался до высокого звания королевского адвоката, сразу начинал думать, что система устроена идеально. Стать королевским адвокатом — это предполагало особый статус, означало принадлежность к разряду лучших в своей профессии. Каждый барристер мечтал стать королевским адвокатом, но везло процентам десяти или около того.

— В деле имела место проблема устрашения или запугивания, — сказал сэр Джеймс у меня за спиной. Для него разговор не был закончен.

Меня это не удивило. Ведь Джулиан Трент действительно угрожал мне. Я достал из своей ячейки пачку писем и бумаг и обернулся.

— Мы с судьей вместе учились в колледже, — продолжил меж тем он. — Знакомы вот уже лет сорок. — Он мечтательно посмотрел в потолок, точно вспоминая молодые годы. — Как бы там ни было, — взгляд снова переместился на меня, — проблема с новым процессом заключается в том, что теперь свидетели обвинения вообще отказываются давать показания. Или говорят нечто совсем обратное тому, что говорили прежде. Очевидно, что им угрожали.

Устрашение в системе судопроизводства являлось весьма распространенным и серьезным препятствием к свершению правосудия. И все мы сталкивались с этим чуть ли не ежедневно.