Я подробно рассказываю о своих родственничках, чтобы вы поняли, на каком фоне будут происходить события. И этому есть причина. Я вот-вот собираюсь вернуться в родительский дом. Я могла бы переехать к Донне, но она только-только убедила этого нерешительного тупицу Робби попробовать жить вместе. Не уверена, что она будет рада моему присутствию. Или можно было бы обратиться к Шинед. Однако Дэйв пинками выкинул ее на улицу, и в настоящий момент она еще более бездомная, чем я. Есть еще Эмили, моя лучшая подруга. У нее куча свободного места. Единственная проблема в том, что она живет в Лос-Анджелесе. Не слишком-то близко.

И я смиренно вернулась в лоно семьи. Хотя для начала мне нужно во всем признаться. Я с ужасом ждала этого.

Всегда нелегко расстраивать маму с папой, но в моем случае это было сверхтрудно. Я – единственная, кто вышла замуж за своего первого парня. Родители до безумия гордились мной и тем, что галочка поставлена практически в каждом пункте контрольного списка: семья, дом, машина, работа, пенсионные накопления, здравый смысл.

– Ты никогда не заставляешь нас волноваться, – часто говорят они. – Ты одна.

После этих слов обычно следует мрачный взгляд в сторону той сестры, которая в данный момент доставляет огорчения. Теперь, после стольких лет, настала моя очередь. Злобно будут смотреть на меня.

Прежде чем войти, я постояла перед дверью. Мне просто нужно было время. Нестерпимо захотелось сбежать, уехать из страны, чтобы только не смотреть в лицо своей неудаче. Со вздохом я вставила ключ в замочную скважину. Я не могу просто так сбежать. На мне лежит ответственность. В нашей семье паршивые овцы не стесняются в средствах для достижения цели, так что быть единственной белой овечкой не особо весело.

Из гостиной доносился шум. Судя по звукам, там собрались все обитатели дома: мама с папой, Элен и Анна. Элен в свои двадцать пять все еще живет с родителями. Из-за того, что у нее то есть нормальная работа, то нет. Она несколько раз меняла профессию. Два или три года валяла дурака в университете. Побыв какое-то время без работы, она решила попробовать себя в роли стюардессы, но ей не удалось быть достаточно вежливой. «Прекратите, мать вашу, постоянно нажимать на эту долбанную кнопку вызова, я, черт побери, слышу с первого раза». Думаю, именно эта фраза положила конец ее карьере в авиации. Она осталась без работы. Затем заплатила уйму денег за курсы визажистов-гримеров. Элен надеялась, что ее с распростертыми объятиями примут в театре или на киностудии, но все закончилось тем, что она делает макияж невестам, в основном дочкам маминых и папиных друзей. Но Элен не особо ценит родительские попытки обеспечить ее клиентурой. В глубоком возмущении мама поведала мне, что Элен поклялась, что если ей еще хоть раз придется красить шестилетнюю девочку, которая понесет за невестой букет, то она выколет глаза косметическим карандашом. Не совсем ясно, про чьи глаза она говорила. Про свои или про глаза несчастной девочки?

Проблема Элен в том, что высокий уровень интеллекта сочетается у нее с неправдоподобной рассеянностью, и она пока не нашла свое истинное призвание.

В отличие от нее, Анне стоит найти хоть какое-то призвание, истинное или нет. Она отмахивается от всех уговоров начать наконец делать карьеру и перебивается, работая официанткой, барменшей и гадая на картах таро. Но нигде надолго не задерживается. Ее резюме длиннее, чем «Война и мир». До того как она разошлась со своим бойфрендом Шейном, они жили впроголодь, как перекати-поле. Оба они принадлежат к тому типу людей, которые могут выскочить на десять минут за шоколадкой, а потом позвонят сообщить, что пристроились работать на кожевенный завод в Стамбуле. Их жизнь проходит под лозунгом «Бог поможет!», но даже если Бог не помогал, помогало пособие по безработице. Я завидовала их бесшабашной жизни. Нет, это ложь. Я ненавидела ее. Ты не можешь чувствовать себя в безопасности, никогда не знаешь, сможешь ли ты поесть по-человечески, купить маску для лица и так далее.

Анна может быть шокирующе проницательной, но она далека от реальной жизни. Например, может забыть, что перед выходом из дома следует одеться. То время, когда мы считали ее милой рассеянной девушкой, совпало с периодом ее увлечения рекреационными наркотиками, но она завязала с ними года четыре назад, примерно одновременно с Рейчел. Хотя сейчас она мыслит более здраво, чем раньше, я не могу с уверенностью сказать, что с ней все в порядке.

Она переехала обратно к родителям несколько месяцев назад, когда рассталась с Шейном. Но папа с мамой не опечалились так, как, наверное, огорчатся из-за меня. Во-первых, Анна не была замужем, во-вторых, они всегда считали ее неблагонадежной.

Я осторожно открыла дверь в гостиную. Они сгрудились на диване, смотрели «Кто хочет стать миллионером?» и высмеивали участников.

– Даже тупицы знают ответ на этот вопрос, – сказала Элен, глядя на экран.

– И какой он? – спросила Анна.

– Не знаю. Но я и не должна знать. Надо мной не висит угроза вот-вот потерять девяносто три тысячи фунтов. Ну давай, ради всего святого, позвони же своему другу. Если он такой же тугодум, как ты…

Ну почему они все дома? Была бы только, скажем, Анна. Я бы могла все сказать ей, а потом, как последняя трусиха, залечь в кровать, а Анна пусть пересказывает новость остальным.

Тут мама заметила меня в дверях.

– Маргарет! – воскликнула она. Много лет я говорила ей, что меня зовут Мэгги, но она ни в какую. – Проходи. Садись.

Она ткнула локтем отца:

– Положи ей мороженого!

– Шоколадное? Клубничное? – Папа сделал паузу, перед тем как торжественно объявить главное блюдо. – Или же с шоколадным драже? Это новинка!

В доме моих родителей всегда отличный выбор сладостей. Но, в отличие от большинства семей, у нас сладости не дополняют обычную еду, а предлагаются вместо нее. Не потому, что маме не нравится готовить, а потому что нам не нравится есть ее стряпню. Так что она забросила готовку еще в начале восьмидесятых.

– А зачем, если вы, неблагодарные соплячки, ничего не едите?!

– Я ем, – промычал отец. Глас вопиющего в пустыне.

Но это не помогло. В наш обиход прочно вошли полуфабрикаты, и это меня печалило. Мне так хотелось семью, как в Италии, когда по вечерам все собираются на ужин, передают тарелки и миски с дымящейся домашней едой через отполированный сосновый стол, а мамочка-пампушка улыбается у плиты.

Тем не менее я не пренебрегла мороженым. С благодарностью получила свою порцию (разумеется, с шоколадным драже) и досмотрела конец программы. Пришлось. Ведь до окончания завладеть их вниманием было невозможно. Да я и рада была отсрочить момент, когда придется произнести: «Мы с Гарвом расстались». Я боялась, что если скажу эти слова вслух, то это будет значить, что все на самом деле случилось.

И вот настал момент.

Я вздохнула, переборола тошноту, подступившую к горлу, и начала: