Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Знаю, Герман, в салонах болтают, будто бы Великие князья несколько охладели к вашим идеям, — строго сказала напоследок «Принцесса Свобода». И хитро блеснула глазами. Елена Павловна имела в виду, конечно же, братьев императора — Александра и Владимира, а не всю свою многочисленную родню. — Так что, сударь мой, изыщите уж возможность лично представить им работы своего протеже. Я ныне же велю слать им приглашения на открытие. Полагаю, они не смогут отказать старой тетушке в такой малости…
Ха-ха три раза! Отказать Великой княгине? Даже у прирожденного оратора — императора Николая Второго, бывало не доставало слов чтоб спорить с убийственными аргументами обитательницы Михайловского дворца. Кроме того, и Саша и Володя, насколько мне было известно, слыли ценителями изобразительного искусства. Бульдожка был постоянным участником и покровителем всех сколько-нибудь серьезных выставок в Художественном музее при Академии, а князь Владимир — негласно поддерживал освободившихся от закостенелых догм академизма членов «Товарищества передвижных художественных выставок». Так что я не видел причин, почему бы и тот и другой могли проигнорировать временную галерею в доме Елены Павловны.
Так оно и вышло. Александра Александровича, прибывшего с молодой супругой, Великой княгиней Софией Максимовной, встречал действительный тайный советник, граф Лерхе, выступающий распорядителем выставки молодого сибирского художника. Это наверняка выглядело бы комично, и вызвало бы массу пересудов в обществе, если бы и сам второй сын почившего царя Освободителя, следующим же днем не расхваливал выставленные полотна. А после не выкупил бы за гигантскую сумму — в девять с четвертью тысяч рублей серебром — одну из главных картин корниловского Сибирского цикла. Это ту, где три лихих казака вглядываются в дали, на фоне совершенно чуждой европейцу, дикой туркменской пустыни. И выглядят эти лихие кавалеристы вовсе не теми, привычными столичному обывателю по царевым атаманцам, лощеными, лубочными казачками. Нет-нет. Артем изобразил своих знакомцев страдающими от палящего солнца, потными, расхристанными, но такими понятными и родными русскими воинами, волею батюшки царя, попавшими в чужедальнюю сторону.
— Вот она, моя Россия, — сказал тогда на французском, обращаясь к молодой жене, Саша. — Посмотри на эти лица, Софи. Вглядись в эти блестящие глаза! Им трудно. Они устали. Но смотри, они готовы идти и дальше. Хоть бы и до Индии и южных морей, коли на то будет воля!
Лучшего и придумать было нельзя! Вот как можно после этого называть Александра тугодумом? Видели бы вы, как перекосилось лицо первогильдейского купца и старого моего знакомца Самуила Гвейвера, уже второй год обивающего пороги высоких кабинетов в попытке заполучить концессию на разработку угля и железа на Юге России для группы английских промышленников, решивших вдруг заняться железоделательным производством в Империи. Этот, мягко говоря, купец — пытался, а я для него, едрешкин корень, все новые и новые препятствия изобретал. Так этот поганец решил, что раз между мной и Великим князем кошка пробежала, то, быть может, Александр, в пику мне, ему, иностранцу, бумаги поможет выправить. Вот и подгадал момент, чтоб рядом с Великим князем оказаться. Наивный. Бульдожку эта возня только забавляла. Уж кому как не председателю Комитета министров было известно, что там, на Донце, уже вовсю пыхтят три завода. Два государственных и один — Петровский — наш с Рашетом. И еще один в Кривом Роге строился. И конкурентов нам и даром не нужно.
Кстати, примерно в тех же местах я еще и часть акций «Южнорусского Угля» имею. Не так много, как герцогЛейхтенбергский, князь Николай Максимилианович Романовский. Ну, так геологические изыскания Коля проводил, и работы в шахтах организовывал. Я только деньги инвестировал. А вот в железной дороге, что свяжет Донецкий угольный бассейн с промышленно развитыми регионами страны, герцог не участвует. Контрольный пакет в управлении Министерства государственных имуществ, а остальное в руках, так сказать, частных инвесторов. Включая Кокорина, меня и… опять меня, но уже посредством Фонда.
Впрочем, вряд ли Великий князь Александр этим своим «щелчком по носу» британскому негоцианту о моих интересах радел. Вовсе нет. Саша в принципе недолюбливал иностранцев. Во всяком случае, такой вывод прямо-таки напрашивается, если внимательно вглядеться в то, какие реформы первый министр Империи поддерживал со всем пылом своего огромного сердца, а какие удавалось протискивать усилием воли или с помощью влияния старшего брата. Откровенно заградительные, протекционистские таможенные тарифы — да! Переход на акцизную систему и концессионные аукционы взамен прежних выкупов в нефтедобыче — да, двумя руками. Тем более что сам Великий Менделеев настоятельно рекомендовал. А вот новый, уравнивающий все сословия, налоговый кодекс готовился чуть ли не в режиме полной секретности. Особенно от Шуваловской банды и, как ни странно — от Александра.
Совсем недавно, глава Комиссии по разработке налоговой реформы, профессор Иван Кондратьевич Бабст, передал в канцелярию императора последний, окончательный вариант. Сопроводительную записку я видел, а сам текст закона — еще нет. И были у меня вполне обоснованные подозрения, что одним из подписанных Николаем Вторым перед кончиной, документом именно Кодекс и будет. И большой вопрос — даст ли Его императорское высочество, Регент Империи, Великий князь Александр, ход этому, важнейшему для страны преобразованию?!
В общем, тогда, осенью семидесятого, мы с первым министром, явили придворным сплетникам образец единомыслия. Как говаривал еще здесь, в девятнадцатом веке, никому не известный кот Матроскин — совместный труд на мою пользу, он облагораживает, едрешкин корень. Вот мы с Сашей и облагородились, хе-хе. И не важно, что явственными результатами нашей деятельности стали лишь неожиданно свалившиеся слава и деньги на казачьего сына, Артема Корнилова. Это только то, что увидели средней руки обыватели. Люди бесконечно далекие от полутеней и шепотков ни о чем на антресолях Зимнего дворца. Я получил то, чего добивался. Высший свет убедился в полном ко мне благоволении Главной Семьи страны.
А еще, я насторожился. И стал гораздо более внимательно следить за действиями Александра. За тем, как он воспринимал то или иное решение комитета. Каких людей старался к себе приблизить, а с кем предпочитал молчать, лишь тараща по-бычьи большие, на выкате, глаза. Слушал беседы, которые вела княгиня София во время светских раутов. Ждал после отклика этих бесед в высказываниях ее высокородного супруга. Только чтоб убедиться, что баварская принцесса никакого влияния на своего могучего мужа не имеет, а как раз наоборот —
