— Привет! — шепотом приветствовала маму Даша. — Ну, ты как?..

— Ой, кошмар, — отвечала та еще более тихим шепотом, — ты представляешь, пришел Андрей, и мы с ним… Это самое.

Дальше сдавленный хохоток.

— Да ладно!

— Я сама от себя офигеваю…

— А ребенок как?

— Да она ничего не поняла. Ну, папа пришел, посидел, потом я ее спать уложила…

— И чего вы с ним?

— Слушай, Дашик, у меня губы нормальные?

— Ну припухшие чуть-чуть, даже сексуально, а что?.. Ты… Что? Ты — ему?!!

— Дашик, я как будто сошла с ума! У меня теперь такое чувство, что эти губы у меня на пол-лица и все на меня смотрят!..

Выступали «снежинки». Моя фраза была после Кристины, говорившей:

Утром кот

Принес на лапах

Первый снег!

Первый снег!

Кристина, неуклюже поклонившись, убежала, и на ее место выбежала я, с громкой и бессмысленной декламацией:

Он имеет

Вкус и запах,

Первый снег!

Первый снег!

Говоря все это, я в упор смотрела на маму, которая по-прежнему шепталась с мамой Костика. Выслушав мое четверостишие, они вдруг посмотрели друг на друга в упор и припадочно захохотали.

В начале первого я заканчиваю интервью Анфисы Чеховой, полностью написанное мною. Катя выходит из своего кабинета и жестом зовет меня следовать на собрание.

— Сашенька, идем, да?

Я встаю из-за стола, беру остро заточенный карандаш, тетрадку, изрисованную тиграми, и послушно плетусь за ней на седьмой этаж, в конференц-зал. Мы с Катей спускаемся по лестнице, идем по коридору и сворачиваем в помещение, где так много народу и у всех такие напряженные лица, как будто сейчас им расскажут, почему мужики после секса отворачиваются к стенке. Ну… Или что там их волнует?

Во главе стола, как и полагается, сидит Третьяков.

— Здравствуйте, Миша, извините. — Катя шутливо поклонилась Третьякову, который традиционно вперился в меня. — Мы тоже к вам хотим.

— Привет, Кать, — Третьяков поднялся, чтобы поцеловать ее в щеку, — все к нам хотят.

Раздался такой оглушительный хохот, как будто прозвучало что-то действительно смешное.

Катя села рядом с Третьяковым, ей, кажется, кто-то даже освободил стул, а я нашла себе местечко в задних рядах. Но, как назло, прямо под Мишиным пристальным взглядом.

Начались разговоры о рекламных бюджетах, о том, куда приткнуть спонсоров, как отбить деньги на смс-голосовании. Я упорно рисовала в блокноте нового тигра. Третьяков шутил, все отзывчиво ржали, и даже Катя. Специально для нее я тоже смеялась вместе со всеми.

Девушка из рекламного департамента, потерпев фиаско с быстродействующим гелем от геморроя, предлагала теперь но-шпу. Ее упорство понятно — она получит процент от продаж. Пускай небольшой, но получит.

— Ну, давайте так, — говорит Третьяков, — мы спешно организуем группу «Но-шпа», напишем песню, и вы все свои отобьете. Такой народный треш.

Дальше все начинают на полном серьезе это предложение обсуждать и даже приходят к положительному результату.

Через сорок минут Миша говорит:

— Ну, вроде все?

— Да. У нас все, — отвечает Катя.

— Ну и отлично. — Он картинно хлопнул в ладоши, и все стали подниматься со стульев и с шумом задвигать их под большой стол для переговоров.

Катя подошла к Третьякову, и он что-то возбужденно ей втолковывал, а она кивала в ответ.

Они стояли у самого выхода, и я попробовала проскочить, но Катя меня заметила и остановила протянутой рукой.

Я встала рядом с ними с видом покорной идиотки. Третьяков то и дело бросал взгляды на мою грудь. Чем-то я его, видимо, зацепила.

— Сашенька, — сказала наконец Катя, — я хочу, чтобы вы с Мишей держали постоянный контакт.

— Да мы и так… ну, это… держим, — сказала я, не глядя на Третьякова.

— Все ок, Кать, — отозвался он, — Саша — один из лучших твоих сотрудников.

— Да? — Катя подняла брови. — А остальные мои сотрудники тебе нравятся меньше?

Следующие пять минут Третьяков потратил на комплименты остальным сотрудникам, а я получила шанс слинять. Обед.

Обедать мы обычно ходили в «Асторию», неведомо как уцелевшую в мире победившего чистогана советскую жральню, где подавали блюда моего школьного прошлого — десяти лет, в которые я разучилась смеяться. «Астория» изобиловала такими яствами, как: холодец с хреном, биточки, припущенные в томатной пасте, и курица «по-французски», представлявшая собой отбитый до бумажной тонкости фрагмент грудки, обильно приправленный дешевым майонезом, который продают на оптушках в ведрах.

Ритуал был таков. Сначала мы гуртом, хихикая и непристойно комментируя происходящее, вставали в очередь в кассе, чтобы оплатить свой будущий обед. Сокращенный стоил сто шестьдесят рублей, а полный — двести. Каждому из нас давали омерзительный, серой бумаги чек, на котором фиолетовыми чернильными потеками значились наши предпочтения. С этими чеками наперевес мы бросались к свободному столику с красной скатертью, некогда порванной, но заштопанной черной ниткой чьей-то заботливой рукой. На столе лежало меню, и пока к нам шел официант (это могло занимать много времени), мы обсуждали, кто и что будет потреблять.

— Я буду… — я внимательно изучала бумажку с меню. — Холодец с хреном, бульон с яйцом, люля-кебаб с рисом… Компот. И все.

— Отлично! — Женя Левин вырывал у меня меню и молча определялся с собственным обедом.

Его примеру следовали остальные и, когда официант все же подходил, пулеметной очередью выкрикивали свои заказы.

Медлил всегда только Дима. Уже в присутствии нервно переступавшего с ноги на ногу официанта он углублялся в меню.

— Ну что такое? — возмущался Левин. — Как в школе, в самом деле. Полчаса сидел, не мог выбрать. Тебе время было дадено? Было! Чего ты теперь товарищей задерживаешь! — произносил он с интонацией фригидной училки.

Жратву приносили сразу и всю. Пока мы ели салат, безнадежно остывал суп, а второе, когда мы к нему подбирались, оказывалось холодным, как поцелуй, данный без любви.

— Неплохой, кстати, фильм про Мелиссу, — начинала Ксюша Чапайкина. — Он очень правдивый в отношении всего этого непоправимого пути, на который встает девочка, которая почувствовала себя и хочет ебаться…

— Мне, наоборот, вся эта история с сексуальным самоопределением показалась очень по-европейски плюшевой, такой какой-то комфортной, — вступаю я, — а вот эти неадекватные подростковые ожидания в отношении мужиков, любви, секса там показаны прекрасно!