равно эти фантазии почти никак не будут походить на реальность. Реальная жизнь – она всегда богаче и непредсказуемее, чем самая богатая, самая утонченная фантазия. Ты думаешь «так», а на самом деле выходит «этак».

До Темпельхофа они добрались на поезде, смешавшись с толпой других искателей жар-птицы в чужих краях. А может, даже не самой жар-птицы, а лишь одного ее перышка. Или даже и не перышка, а слабого отблеска этого перышка, которое неуловимая жар-птица, пролетая, уронила, и кто-то, более счастливый и удачливый, успел его подобрать, но еще остался от манящего перышка слабый, неверный отблеск.

Судя по одежде, внешнему виду и языку, искателями этого самого перышка были люди из разных стран, некоторые – так и вовсе издалека, скорее всего, из самой Африки или, может, такой же далекой Азии. Ну, а что? Война давно закончилась, и каждый имел право и гипотетическую возможность пуститься вслед за вышеупомянутой мифической жар-птицей. Лишь бы у тебя были в порядке документы, а там – поступай как знаешь. Кати хоть в Темпельхоф, хоть до самого Берлина. Везде для тебя найдется работа в полуразрушенной, не успевшей еще восстановиться после войны Германии. Лучше, конечно, если это будет Западная Германия – здесь, говорят, платили больше.

Смешаться с народом – для спецгруппы «Дон» это был наилучший вариант. Кто тебя увидит в толпе, кто обратит на тебя внимание? Особенно если ты – такой же, как и все. Такая же у тебя одежда, такая же физиономия, такое же поведение – пристально-настороженное, такой же взгляд, такая же щетина на лице… Смешаться с толпой – самая лучшая маскировка. Это – наипервейшие азы любого разведчика и любого спецназовца.

Впрочем, все это была теория, а практика – на то она и практика, чтобы противоречить теории. Когда все семеро ступили на перрон вокзала в Темпельхофе, к ним неожиданно подошли четверо вооруженных людей. Судя по форме, это были американцы – скорее всего, обычный военный патруль.

Почему они подошли именно к Богданову и его подчиненным, а не к кому-то другому? Да кто же его знает, почему? Возможно, группа из семерых крепких мужчин их чем-то насторожила. Или, может, патрульные вспомнили о своих прямых обязанностях – выявлять на вокзале лиц, которые покажутся им подозрительными. В общем, это было неважно. Важно было именно то, что солдаты, держа оружие на изготовку, быстрым шагом приблизились к спецназовцам.

Один из них, должно быть старший, сделал повелительный жест – остановитесь, мол, и замрите. Наши остановились и как бы непроизвольно выстроились в боевой порядок – чтобы в случае чего можно было оказать сопротивление патрулю: напасть на солдат, разоружить их и вместе с тем защитить друг друга. То, что они легко справятся с четырьмя патрульными, – у самих спецназовцев не вызывало никакого сомнения. Семеро тренированных людей против четверых ничего не ожидающих солдат – это просто смешная арифметика. «Детская арифметика» – как любил выражаться в таких случаях Степан Терко. И что с того, что солдаты были вооружены, а спецназовцы – безоружные? Оружием еще надо успеть воспользоваться. А патрульные – не успели бы… У спецназовцев в таких делах был огромный опыт. Сколько таких вот случаев у них было в их нелегкой службе? Не перечесть. Ну, добавится к тем случаям еще один – только и всего. Эти четверо юнцов, стоящих напротив и лениво перекатывающих во рту неизменную жевательную резинку, – они никак не могли быть серьезными противниками для семерых сотрудников спецназа. Действительно – детская арифметика.

Другое дело, что такое приключение для спецгруппы «Дон» было крайне нежелательным. Ну, скрутят они этих четверых юнцов, ну, испортят им оружие, чтобы они не могли стрелять, – а дальше-то что? А дальше – начнутся всяческие неприятности. Рано или поздно поднимется тревога, шум, гам, американцы вместе с немецкими солдатами и полицейскими утроят бдительность, начнут проверять всех и каждого, перекроют все пути-дороги, может, придумают что-нибудь еще… А все это вместе затруднит спецназовцам выполнение их задачи. Значит, нужно постараться всеми силами избежать каких бы то ни было недоразумений с так некстати подвернувшимся американским патрулем.

Тем временем старший патруля сделал характерный жест, будто листает документ, и требовательно протянул руку. Жест не подразумевал никакого перевода и никаких дополнительных пояснений. Неторопливо и неловко, как и подобает растерянным селянам, наши полезли во внутренние карманы за документами. Первым документ протянул Богданов. Он, да и все остальные, надеялись, что этого вполне хватит. Полистает, дескать, патрульный документ и вернет его обратно. Ну а как может быть иначе? Какие такие подозрения может вызвать группа испуганных селян-сербов? Вон сколько их снует по перрону – и тех, кто прибыл из Югославии, и тех, кто приехал из иных краев и стран…

Но отчего-то старшего патруля не устроил один-единственный документ. Он небрежно его пролистал, сунул в карман и опять сделал тот же самый жест, но уже для всех остальных – мол, и вы предъявите, что у вас есть. Делать было нечего – все по очереди стали отдавать старшему патруля свои документы. Он их даже не посмотрел, а сунул все разом в карман и опять сделал понятный жест рукой, означавший, что всем семерым необходимо следовать за ним.

Куда, зачем? Полиглот Павленко, успевший за время краткого пребывания в Белграде выучить несколько самых ходовых фраз на сербском языке, попытался затеять разговор со старшим патруля. Но тот лишь нетерпеливо и раздраженно махнул рукой, показывая, что ни в какие разговоры он вступать не намерен и никаких объяснений давать не желает.

И это было скверно. Это было так плохо, что не сказать как. У спецгруппы «Дон» не было лишнего времени, чтобы идти неизвестно куда и непонятно зачем в сопровождении американского патруля. Им нужно было выполнять задание – время поджимало. Оставалось лишь одно – избавиться от четверых американских солдат. Сделать это было проще простого, но вместе с тем прямо посреди перрона этого делать было нельзя. Нужно было выбрать удобное место, а уж там…

Старший патруля опять сделал знак рукой, и все пошли. Сам старший еще с одним солдатом шел впереди, еще двое солдат – сзади, а посредине гурьбой тяжелым крестьянским шагом шествовали семеро русских.

Они прошли по перрону, затем свернули за угол огромного здания вокзала. Впереди, шагах в пятидесяти, виднелось широкое пространство – должно быть, привокзальная площадь. Но чтобы до