Где-то около восьми часов утра 12-ая японская дивизия при поддержке гвардейской пехоты попыталась пройти бродами. Ожидаемый шаг. И к нему были готовы.

Как только японская пехота зашла в реку метров на десять, сигнальщики дали отмашку и все восемь пулеметов ударили по бродам с закрытых позиций. Да-да, именно с закрытых. В годы Первой и Второй Мировых войн практиковалась такая штука. А тут, с ранними, тупоносыми пулями, сам Бог велел развлекаться подобным образом. Пуля ведь не луч лазера и летит по баллистической траектории. Откатил «ствол» на километр-полтора и работай через небольшой холмик метра в полтора-два высотой.

Сухо, комфортно и мухи не кусают.

И вот на бойцов, что попытались форсировать брод, обрушился самый натуральный дождь из пуль, ослабленных, конечно, из-за дистанции, но все равно – еще достаточно опасных. Тем более что ползать по броду раненым не с руки – дышать-то под водой неудобно. А потому, в сложившихся обстоятельствах, ранили тебя или убили, особой роли не играло.

Генерал Куроки, наблюдавший один из таких эпизодов, мог себе позволить только молча играть желваками да сжимать до белых пальцев латунный корпус бинокля. Сэр Гамильтон тоже не сыпал вопросами. Все встало на свои места. Русские не стреляли, потому что не считали нужным. Банально и грустно…

В половине девятого утра японское наступление окончательно захлебнулось по всему фронту. Войска отошли. Орудия замолчали. А по рукаву реки медленно плыли многочисленные тела погибших.

Гудящая тишина.

Русская пехота осторожно выглядывала из траншей и потихоньку оживала. Пошли шутки с прибаутками. Нервные смешки. Многие видели – СКОЛЬКО войск шло на приступ. И радовались сложившемуся успеху. Но недолго. Через час по пехотным позициям начали «работать» канонерки. Не шрапнелью, а вполне себе увесистыми чугунными гранатами из своих «стодвадцаток».

Взрывы мерно поднимали султаны земли и сотрясали грунт.

Результативность их огня была довольно слабой. Тут и низкая скорострельность старых орудий, и качка, и постоянное смещение по реке. Ложился снаряд в районе позиций русской пехоты? Уже хорошо. Нет? Не беда. Однако на нервы это давило довольно сильно.

Чуть погодя к ним присоединились и прочие орудия японского артиллерийского парка. Так что, по жидкой линии траншей долбило уже почти двести «стволов», большая часть из которых, впрочем, была весьма умеренных калибров. Да и современных мощных гранат, позволяющих уверенно вскрывать такие укрепления, у них не имелось.

Два часа спустя, наведя порядок в своих рядах, японцы вновь перешли в наступление.

И вновь заработали, молчавшие русские пушки с пулеметами. Их запасы боеприпасов были скромны. Не к таким боям готовилась Россия. Ведомая «гладкоствольными» генералами вроде Драгомирова. Совсем не к таким. Поэтому без дела не стреляли.

В этот раз японцы двигались волнами. Так, чтобы следующая волна стояла достаточно далеко и не попадала под обстрел одновременно с первой. Однако это не принесло успеха. Разве что увеличило расход боеприпасов в русской армии. Ну и потери японцев. Кроме того, уже к концу этого натиска оказалось, что форсировать водную преграду не на чем. Почти все лодки были разбиты или серьезно повреждены. Приличное их количество затонуло.

Еще несколько часов затишья.

Японские артиллеристы пытались придумать, как разрешить ту ситуацию, в которой они оказались. Кроме того, требовалось подтянуть боеприпасы к орудиям. Генерал Куроки не планировал СТОЛЬКО стрелять. Разве что канонерки все эти пять часов методично работали по наблюдаемым позициям русской пехоты. Ну, так – не серьезно, ведя больше беспокоящий обстрел, чем действенный.

И вот, в начале седьмого часа вечера, японцы, завершившие перегруппировку, предприняли новое наступление. В этот раз оказались задействованы все броды. Это привело к резкому снижению эффективности пулеметного огня, который не удавалось фокусировать. Казалось бы – успех был уже близок. И командование 1-ой армии воспрянуло духом, видя, как русская пехота оказалась вынуждена открыть огонь по первым прорвавшимся японским пехотинцам. Но… Куропаткин, заметив, что натиск идет только на бродах, распорядился перенести огонь освободившихся батарей на наиболее опасные участки. Три минуты возни. И вот уже в неглубокой воде бродов поднялся целый лес взрывов.

Батареи слегка увлеклись и ударили залпами.

На японских канонерках это заметили. Провели счисление. И открыли огонь на подавление. Шрапнелью из своих 120-мм орудий. Волнение реки и общее смещение давало довольно широкое рассеивание и позволяло накрыть приличный квадрат без поправок. Не сразу получилось, но мерно работая по азимуту, они смогли через несколько минут нащупать противника и добиться молчания пары батарей.

Русские артиллеристы, сделав всего по десятку залпов, бросились в укрытия. Куропаткин лично проследил за тем, чтобы возле орудий были вырыты щели для защиты личного состава во время обстрела. Лишние потери ему были ни к чему.

Плотность же огня со стороны Восточного отряда Маньчжурской армии вновь упала. Но это было уже и не важно. Новая, третья атака 1-ой японской армии, захлебнулась. Впрочем, генерал Куроки был доволен. Удалось нащупать артиллерию русских. С канонерок уже доложили. Да и он сам все видел. Его штабные офицеры напряженно возились с картами, делая пометки и расчеты. А значит, что? Правильно, утром, приведя пехоту в порядок, можно будет продолжить. Только уже на его условиях.

Однако Куропаткин не собирался продолжать. На каждое орудие у него оставалось снарядов по десять. С винтовочными патронами – не сильно легче. И если пехота получила перед боем по два стандартных БК и, в основном, их сохранила, то с пулеметами и тыловыми запасами все было кисло - по паре лент на пулемет. Поэтому, с наступлением сумерек, русская пехота стала тихо отходить со своих позиций и выступать на Ляоян по мере формирования маршевых колонн. Артиллерия с пулеметчиками поступили также. Восточный отряд Маньчжурской армии уходил в полном порядке, увозя с собой своих раненых и убитых, благо, что их оказалось немного. Триста двенадцать раненых и девяносто семь убитых . Очень неплохо для такого боя! О потерях противника можно было только гадать , но они явно превысили несколько тысяч.

В официальном донесение Куропаткин написал, что «… расстреляв весь наличный боезапас, был вынужден отступить с позиций в виду невозможности продолжать бой». Ничего особенно унизительного в таком поступке не было. Конечно, по идее, Куропаткин и отвечал за обеспечения соединения под командованием генерал-лейтенанта Засулича боеприпасами. Но ничего лично Алексею Николаевичу никто предъявить не мог – Восточный отряд был обеспечен патронами и артиллерийскими выстрелами в рамках нормы. О чем, кстати, генерал тоже написал, заметив, что ведение современного боя требует раз в десять большего количества боеприпасов.

26 апреля 1904 года, окрестности Ляояна

Автомобиль мерно покачивался по изгибам грунтовой дороги, натужно подвывая двигателем. Он был сильно перегружен. Но оно и не удивительно. В этот фаэтон вместо четырех человек, влезло пять. Плюс багажное отделение забили до упора, да еще небольшой прицеп, сделанный из зарядной двуколки, сзади болтался. Следом полз второй Mercedes Simplex , напрягая свой бензиновый мотор в удивительные для этих дней сорок лошадей. Полз, разумеется, по меркам Куропаткина. Для него эти двадцать-тридцать километров в час выглядели сущим кошмаром. Местные же наслаждались скоростью. Без шуток.