У дальней стены стоял стеллаж, и его содержимое плохо просматривалось с ее места. Юля еще раз посмотрела на дверь, из-за которой никто выходить пока не собирался.

— Ну и сиди в своей каморке, а я поглазею по сторонам.

На стеллаже отдельная полка была занята под фотографии: Яценко с космонавтами, с руководителями страны и классика — с Учителем, гением космонавтики Ильей Гладковым. Владимир Николаевич на фотографиях или улыбался, или смотрел куда-то в сторону. А вот наконец то, что она хотела увидеть, — сувениры, макеты причудливых космических кораблей.

— Вот это проектировал папа, называется «Ураган». — Юля погладила холодный металлический корпус и посмотрела на часы.

— Владимир Николаевич! Может, мы встретимся в другое время? — Она подошла к закрытой двери, из-за которой раздался громкий хлопок, но ответа не последовало.

— Может быть, ему стало плохо. — Юля осторожно толкнула дверь, которая противно заскрипела и открылась.

— Владимир Николаевич! С вами все в порядке?

По центру небольшой комнатки лежал доктор технических наук, видный ученый, генеральный директор «Орбитальной группировки» Владимир Николаевич Яценко, и во лбу у него была большая дырка.

Юлька с трудом сдержала крик и порыв немедленно рвануть за секретаршей, но вовремя остановилась и сделала несколько снимков на свой супертелефон последней модели. Журналистская сущность заставила ее вести себя именно так.

На первую полосу газеты кадр получится впечатляющий. Яценко лежал, разбросав руки и ноги, словно замер в какой-то позе йоги, и только кровоточащее отверстие в голове лишало ситуацию комизма. Юле сначала не было страшно, но тело начала бить крупная дрожь. Страх навалился, накинулся, взял за горло буквально за пару минут. Юля закричала, и в кабинете тут же появилась «железная секретарша».

— Что случилось?

Юлька показала пальцем на лежащего мужчину, который только что называл себя Карабасом-Барабасом. Несостоявшийся герой ее интервью Владимир Николаевич Яценко был мертв.

За два дня до встречи журналиста Юлии Сорневой с генеральным директором «Орбитальной группировки» Владимиром Яценко состоялся Совет Главных. Он начинался в десять, аудиторию медленно заполняли мэтры российской космонавтики. На самом деле Совет был неформальной организацией, где принимались решения рекомендательного характера, но потом эти предложения обрастали якорями и трансформировались в важные постановления правительства.

Глава космической отрасли Дмитрий Бразгин открывал Совет Главных, он был хмур и сосредоточен.

— У нашей отрасли сегодня непростые времена. — Тяжелая фраза словно застыла в атмосфере аудитории.

Тяжелые времена были не только в отрасли, но и в семье Бразгиных. Их единственный сын, Мирон, будучи в нетрезвом состоянии, сбил пешехода и скрылся с места происшествия. То, что с сыном давно творилось неладное, Дмитрий Олегович замечал, но это были какие-то маленькие отрывки, кусочки, частицы отношений отец — сын, всегда сложных и непредсказуемых.

Дима познакомился со своей будущей женой Еленой еще в институте, они сразу понравились друг другу. Вернее, Лена первая обратила внимание на спокойного и взвешенного однокурсника, сдававшего сессии на одни пятерки. При повторном рассмотрении он показался ей интереснее, чем напыщенные московские мальчики.

— Дима, тебя закадрили, — подшучивали однокурсники.

У девушки, кроме сумасбродного характера, было огромное преимущество: московская прописка и папа генерал. Лично к этому достижению она усилий не прикладывала, она такая была, и все тут. Поэтому Диме со временем предстояло сделать выбор — стать «вечным адъютантом» при генеральской дочке или ехать по распределению куда-нибудь во Владивосток. Уезжать из столицы не хотелось, как и возвращаться на родину в Нижний, и выбор был сделан рациональный, в пользу женитьбы на Леночке. Дима не то чтобы пожалел об этом, но осознавал риски, — потеряв свободу, он расставался и с чувством собственного достоинства.

Бразгин молча сносил упреки тещи, что ее дочь могла выбрать партию и получше, и недовольные взгляды тестя-генерала, который переводил его с работы на работу в поисках денег. Супруга Леночка трудиться не собиралась и порхала с подругами в поисках развлечений.

От всей ситуации, что сложилась вокруг Дмитрия, у него появилось чувство страха, которое притаилось где-то глубоко внутри. Сначала он боялся остаться без московской прописки, потом, когда эта проблема разрешилась, боялся потерять денежную работу. Когда родился Мирон, страх на время исчез, но тут Диму ждал удар по самолюбию. В свидетельстве о рождении у мальчика стояла фамилия жены и ее папы-генерала — Попов. Дима не выдержал.

— У моего сына должна быть моя фамилия — Бразгин.

— У нашего сына должна быть правильная фамилия, с которой можно успешно устроиться в жизни, — парировала Леночка.

— Он должен быть Бразгиным, — настаивал Дима.

Но силы в семейном споре были неравны, и он отступился. Новый страх, что у него могут отнять сына, навалился сильней и безжалостней.

Но сегодня он впервые в жизни подумал о том, что жена с родителями настояли правильно, и у его сына другая фамилия, иначе новость о том, что сын Бразгина — преступник, красовалась бы на первых страницах газет.

Мирон, окончив модный институт по специальности «военный переводчик», никак не мог найти себя. Дмитрий Олегович пытался поговорить с ним по душам.

— Мирон, у тебя твердая почва под ногами, ты определяйся, чего ты хочешь?

— Я пока не знаю.

— Ну, если бы тебе было лет двенадцать, я бы согласился, а сейчас — нет. Институт ты хороший окончил.

— В этот институт вы меня с матерью затолкали, да дед подпинывал. А я не хочу переводить чужие мысли. Я хочу иметь свои.

Лена, пришедшая с очередного модного показа, вклинилась в разговор.

— Конечно, сынок, это очень важно — найти себя. У тебя вся жизнь впереди, никуда не торопись.

Бразгин не выдержал.

— А он и не торопится, мамочка! Его все в жизни устраивает. Папа ему дает денег, дед купил машину. Зачем ему вообще двигаться?

— Что ты меня все время машиной попрекаешь?!

— Правда! — вступилась за сына мать. — Как что, сразу говоришь, что он избалованный. Надо радоваться, что у ребенка все есть.

— Я в возрасте нашего «ребенка» имел свою семью.

— Это потому, что ты удачно женился на мне.

Дальше разговор не имел смысла. Мать и сын хитро переглядывались — наша взяла.

В тот памятный день жена позвонила Бразгину, и он сразу понял, что произошло несчастье.

— Дима, Димочка, приезжай домой! — Он не помнил, когда она его так называла последний раз. Наверное, на свадьбе.