люди владели акциями и сидели в советах директоров. Год спустя расследование в Сенате США, так называемый "Комитет Пуджо", выявило то, что многие уже знали: небольшая группа финансистов с Уолл-стрит, возглавляемая тройкой Моргана, Стиллмана и Бейкера, по-прежнему доминировала в американской экономике.[44] Также были выделены Якоб Шифф и его партнеры из "Kuhn Loeb", в частности братья Варбурги, Пол и Феликс.

Репутация старшего Моргана, похожего на этакого Зевса американского Олимпа, была подчеркнута тем фактом, что он не раз, а дважды спасал правительство Соединённых Штатов от экономического краха, по крайней мере, так он это видел. Во время паники 1893 года Морган предотвратил дефолт Казначейства США, объединившись с лондонскими Ротшильдами, чтобы предложить залог в золотых слитках. Разумеется, он получил кругленькую прибыль. Когда подобная паника охватила Уолл-стрит в 1907 году, король Морган созвал коллег-капиталистов и потребовал, чтобы они вкачивали деньги в рынок. Они так и сделали. Подозрительный человек может задаться вопросом, не спровоцировали ли Морган и его приспешники те самые кризисы, решения для которых они предлагали.

Паника 1907 года послужила стимулом или оправданием для секретного собрания, созванного в ноябре 1910 года в эксклюзивном клубе "Jekyll Island Club" на побережье Джорджии. Уединённый остров, прозванный "Клубом миллионеров", был летним курортом для Морганов, Рокфеллеров и других громких имён капиталистической аристократии Америки. В этом случае его уединённость была использована для того, чтобы заложить основы для американского центрального банка, который в конечном итоге станет Федеральной резервной системой. При создании присутствовало созвездие звёзд Уолл-стрит. Разработкой законопроекта занимался Пол Варбург из "Kuhn Loeb", в то время как Фрэнк Вандерлип (National City Bank), Генри П. Дэвисон (Morgan & Co.) и Чарльз Нортон (First National) были готовы обсудить детали. Закон о федеральной резервной системе, окончательно принятый в 1913 году, создал санкционированный правительством консорциум частных банков, который не просто контролировал денежное предложение, но и создавал его. Циник мог бы назвать это абсолютным доверием, и, как заметил Х. Л. Менкен, циники почти всегда правы.

Влияние Уолл-стрит на национальную экономику неизбежно распространялось и на политику. Тогда, как и сейчас, организованный капитал выделял большие деньги на финансирование кампаний. В конце концов, политика была всего лишь ещё одной сферой инвестиций, и, как и в случае с любыми инвестициями, ожидалась отдача. Республиканская партия, которая доминировала на президентском посту и в национальной политике со времён Гражданской войны, широко рассматривалась как "Партия Уолл-стрит". Однако демократическая альтернатива была всего лишь "Другой партией Уолл-стрит". Американская политическая система сама по себе была трастом, и те же доверенные лица дёргали за ниточки. Когда Вудро Вильсон занял Белый дом в 1912 году, а затем учредил Федеральную резервную систему, он сделал это под руководством полковника Эдварда М. Хауса — человека, как мы увидим, тесно связанного с крупным бизнесом. А человеком, который организовал финансирование предвыборной кампании Вильсона, был миллионер-промышленник Чарльз Р. Крейн, который также сыграет очень важную роль в нашей истории.

Американские капиталисты считали себя силой, стоящей выше политики, и в значительной степени так оно и было. Они привыкли добиваться своего. Если политик или правительство оказывались препятствием для бизнеса, их можно было заменить. Если бы средств для достижения этой цели не существовало, деньги могли бы их создать.

Америка Уолл-стрит не была застрахована от социализма или радикального терроризма. "Трудовые войны", бушевавшие на американских шахтах и заводах между 1890 и 1920 годами, были самыми жестокими в истории страны. В 1892 году Александр Беркман, анархист и русский еврей, застрелил сталелитейного магната Генри Клея Фрика в отместку за неудавшуюся Хоумстедскую стачку сталелитейщиков. В 1901 году другой боевик-анархист, Леон Чолгош, застрелил и смертельно ранил президента Уильяма Маккинли. В том же году на сцене появилась Социалистическая партия Америки. К 1912 году она насчитывала 118 тыс. членов, платящих взносы, и набрала почти миллион голосов на голосовании.[45] Однако тот же доктринальный раскол между сторонниками эволюции и революции привел к возникновению более радикальной фракции — организации "Индустриальные рабочие мира" (ИРМ). Получившая прозвище "воббли", ИРМ к 1916 году собрала 100 тыс. последователей, в то время как численность Социалистической партии упала до уровня ниже 90 тыс.[46]

На душу населения в Америке было больше социалистов, чем в России, и больше "воббли", чем большевиков. И всё же, если хозяев капитала часто беспокоил революционный социализм, они также могли считать, что он не представляет смертельной угрозы. Как и во всём остальном, в нем доминировали люди, с которыми можно было договориться, подкупить или устранить. Численность СПА и ИРМ была ничтожна по сравнению с немарксистской Американской федерацией труда (AFL), которая насчитывала 2 млн. членов в 1914 году и вдвое больше к 1920 году. В конце концов, рабочая сила была товаром, и, как и в случае с любым товаром, было очевидное преимущество в том, чтобы организовать её в трест. Идея управления рабочими, как одним большим профсоюзом в противовес множеству мелких, имела смысл, и та же логика применялась независимо от того, назывался ли этот большой профсоюз AFL, ИРМ или Коммунистической партией.

Американский бизнес в России

Российская экономика была организована по тому же принципу, что и американская. В 1914 году во владениях царя насчитывалось 2 303 акционерных общества. Около 1500 человек составляли российскую "бизнес-элиту".[47] На вершине этой небольшой пирамиды находились такие люди, как "русский Морган" Алексей Иванович Путилов, который к 1914 году возглавил крупнейший российский банк "Русско-азиатский", его крупнейший промышленный концерн — гигантский Путиловский металлургический завод в Санкт-Петербурге. Он также являлся крупным акционером и директором в 40 других компаниях.[48] В России даже был свой "Херст" в лице барона прессы и издательств Алексея Суворина, чьи владения включали леса и целлюлозно-бумажные фабрики. В России были свои тресты, которые доминировали в металлургии, угле, текстиле, нефти и сахаре. Концерны, в которых занято тысяча или более работников, контролировали 40% рабочей силы в промышленности.[49]

Ещё одной общей чертой американской и российской экономик была сильная зависимость от иностранных инвестиций. Витте настойчиво привлекал иностранные инвестиции и между 1890 годом и к началу ХХ века увеличил их со 100 млн. долларов до 500 млн. долларов. К 1914 году этот показатель удвоился или даже утроился. США держали 7 млрд. долларов в иностранных деньгах, большая часть которых шла на финансирование американских железных дорог.[50] 10% российских акционерных компаний принадлежали иностранцам, а 10% её