Это почти не выдуманная история. Она произошла в реальности с одной несчастной девочкой много лет назад. Я рассказала ее, изменив и дополнив лишь некоторые детали, вспоминая собственный детский опыт.

Потом эту трагедию анализировали врачи, психиатры, которые разговаривали с родителями девочки. Мать рассказала им про шкафчик, показала бумажки… Она тоже хотела понять, что случилось.

Один доктор с удивлением спросил у нее:

– Как же вы могли не забить тревогу? Разве вы не видели, что у вашей дочери серьезные проблемы?

Женщина дернула плечом:

– Во-первых, у кого нынче нет всяких проблем-закидонов? Времена нервные, все задерганные. Надо уметь с этим справляться, жить… А во-вторых… Простите, но разве можно нашей психиатрии «сдавать» ребенка? Залечат до смерти, да и на всю жизнь клеймо…

– Что ж, на всю жизнь у вашей дочери клейма не будет, да. Как и самой жизни, – вздохнул доктор. – А ведь ей можно было помочь…

Мать опять дернула плечом: это не те слова, которые она хотела услышать! Ей нужны были другие виноватые – школа, учителя, общество… А тут «грязно» намекали, что будто бы виновата она. Нет, тогда пусть уж признают погибшую дочку психически больной, и в таком случае ее смерть будет «нормальным» исходом. Но почему же этот гнусный врач трындит, что можно было помочь?

Да-да, дорогие мои читатели, можно было! Этому помешали равнодушие и невежество вроде бы образованных родителей, которым нет и не может быть никаких оправданий. Глупость, мракобесие и нелюбовь к ребенку – отягчающие обстоятельства, а никак не смягчающие.

Конечно, девочка была уже серьезно нездорова! А случилась эта болезнь из-за непрекращающихся стрессов, которые измотали ее, источили, искалечили психику. Детская психика весьма подвижна! Именно поэтому к детям следует относиться чрезвычайно бережно, как к хрупким драгоценным вазочкам… А люди подчас очень заботятся о дорогих безделушках, аккуратно стирают с них пыль, ужасно боятся разбить, всегда осторожно берут их в руки… а живого ребенка не берегут. А ведь детская психика еще более хрупкая вещь, чем саксонский фарфор или баккара, сломать ее не так уж и сложно. Почему-то многих взрослых это совершенно не волнует и не пугает. Может быть, потому что стоимость хрустального сокровища выражена во вполне конкретных цифрах, а жизнь и здоровье ребенка – величины относительные, для кого-то могут равняться нулю. Безусловно, у большинства родителей дети – бесценное сокровище. В таких семьях и не возникает проблем с заботой о психике ребенка. Ну, а есть и такие, для кого любая вещь в этом мире может быть гораздо дороже, чем какой-то там психологический комфорт детей. Любимые заклинания в таких случаях:

все так живут;

меня растили так же и ничего, жив;

нельзя потакать «страданиям» – пущай жизни учится;

и наконец: а что – у родителей время есть еще на всякий «хнык» дитяти реагировать? А кто о родителях подумает?

Кстати, о последнем аргументе. Если вырастет здоровый и счастливый ребенок, он очень даже подумает о своих престарелых родителях. А если нет? А если он вообще никогда не вырастет, как та девочка? Так что, за «счастливое» детство вполне можно схлопотать такую же «счастливую» старость.

Есть еще одна весьма «человеколюбивая» теория, как бы оправдывающая подобное отношение к детям. Она заключается в следующем: жизнь – борьба, так было от веку, выживает сильнейший. То есть, происходит естественный отбор – слабый гибнет, туда ему и дорога. Выживать должны сильные, здоровые, это полезно для человечества, государства и нации. Ничего не напоминает? В мою голову сразу приходят две аналогии, по-моему, очевидные: Спарта и Третий рейх. Разве нет? Разве могут быть хоть какие-то аргументы, доказывающие, что «наша теория» совсем не такая, какая была «у них». Абсолютно такая же. Даже в деталях.

Не потому ли, что среди нас так много «добрых» сограждан, возникает один из самых мучительных страхов – боязнь людей?

Теперь я знаю точно: если подрастающий человек подхватил бациллу страха, и бацилла эта, не встретив препятствий и не отравившись никакими лекарствами, прижилась в нем, укоренилась, «прописалась» и «разжирела» в своей безнаказанности, постепенно начинает овладевать телом и управлять жизнью своего хозяина… Впрочем, нет: хозяйкой становится она – бацилла. Она растет и начинает множиться, производя на свет сотни и тысячи «бациллят», которые, в свою очередь, тоже с комфортом обживаются и становятся главными в несчастном организме их жертвы. И настает день, когда вся эта орава мелких тварей объединяется в одну мощную армию вредителей, на знамени которой самыми крупными прописными буквами выведено слово «страх». Страх вообще, страх как таковой, страх всего, страх неконкретный. Он становится чем-то вроде еще одного основополагающего человеческого чувства сверх наших пяти: шестым, а скорее, наипервейшим чувством.

Откуда я об этом знаю? Прежде всего, из собственного много-многолетнего опыта. Я знаю про страх все. Я пережила его от и до. Я жила с этим шестым чувством внутри себя десятилетиями. Я знаю, как он выглядит, чем пахнет, каковы признаки наступления его буянства и какие надо принять меры, чтобы в очередной раз спастись от смерти… И, простите за «гордыню», но это вовсе не тот страх, который здоровые люди запросто переносят и живут себе дальше спокойно.

Я выросла в семье, удивительно гармонично сочетавшей в себе два свойства: равнодушие и самодовольство. С одной стороны, была абсолютная «зацикленность» родителей на себе. Соответственно, нехватка сил, времени, желания обращать внимание на какие-то душевные проблемы детей. С другой стороны – некоторая умственная недоразвитость: самодовольное нежелание ничего знать о детской психике, психологическом комфорте в принципе и, в частности, в семье, о том, как это важно для ребенка. Для моих папы с мамой все это было китайским языком, высшей математикой (а они – гуманитарии), а, стало быть, ничего не значащей ерундой.

Когда оба семейных свойства собрались воедино, естественным образом получилось, что родившаяся у таких родителей впечатлительная, эмоциональная дочь, не нарастившая защитную оболочку и живущая как бы без кожи, была обречена подхватить и невольно взрастить в себе эту жуткую бациллу страха. Так она (я) и росла, боясь всего на свете, шарахаясь от людей, трясясь перед экзаменами, постоянно опасаясь маминого гнева…

Со мной случилось то, что, видимо, должно было случиться: главной эмоцией, управляющей всей моей жизнью, стал страх. Не оставлявший меня с утра до вечера и во сне по ночам. По поводу, а иногда и без. Нет повода – значит, просто неопределимая смутная тревога гложет мой мозг, который лихорадочно пытается ее материализовать, найти ей причину или, точнее, повод, который и сделать основой страха. Ну, например, так: через месяц предстоит волнующее событие… Значит, стоит уже сейчас, заранее о нем подумать и попсиховать? Кстати, это свойство осталось у меня и по сей день: я не привыкла жить без ужаса перед грядущим, и когда этого нет, я будто теряюсь и начинаю лихорадочно искать еще почему-то не замеченную мной причину для паники. Ведь для меня не может быть, чтобы все было спокойно. Так не бывает, так не живут. Раз нет страха – нет жизни! В моем возрасте уже чрезвычайно трудно научиться чувствовать и думать по-другому. Даже с помощью врачей и лекарств…