class="p1">Рома, как тесен мир! Удивительно, что ты познакомился в Манчестере три года назад именно с Люси!

… Мне еще интересно узнать подробности. Все это время вы просто дружили, или между вами что-то большее?!

— Лада! Она в Париже, я в Москве, какое большее!? Как тебе спалось на кровати Жан-Поля?

— Жестоковата королевская кровать, сегодня, наконец-то, высплюсь в своей.

— Да уж, не знаю, кто бы из моих друзей мог так «слиться» из своего дома во время вечеринки. В целом ты довольна поездкой в Париж?

— Конечно! Очень! И что побывала в замке рада, хоть и разнервничалась этой ночью. Получила урок самоценности от Жан-Поля, той самой любви к себе, которую именуют: французский шарм. Пространство для жизни он продумывает особенно тщательно и изящно вплетает в интерьер произведения искусства.

— Уроков, я понимаю, было несколько.

Ромино сообщение Лада прочитала только в Москве, когда выключила на смартфоне «режим полета».

Нина

Татьяна Баженова

Нина, услышав стук в стекло, открыла оконную створку.

— Томочка, спасибо вам, — прошептала она севшим голосом, принимая заветный пакет через окно.

— Только осторожно, очень горячо! И не забудьте принимать лекарства. Вечером я зайду, — шутливо строго ответила ей молодая женщина.

Нина Абрамовна — красивая статная дама, с точеным благородным профилем, белыми вьющимися волосами, бывшими когда-то золотисто-рыжими, несмотря на свои 82 года и десятилетний артрит, держала спину неизменно прямо. К артриту несколько дней назад добавился в компанию еще и ковид. Все бы ничего, врач приходил — сделал тест, служащие аптеки принесли лекарства, но вот незадача — продукты заканчивались, до магазина еще дней пять ей не выбраться — изоляция. А femme de ménage* (*прим. автора — уборщица, помощница по хозяйству от социальной службы) теперь придет только на следующей неделе.

Нина не любила никого просить, ей было неловко от этого. Тем более, что французы, частенько стараясь выглядеть très gentil* (*пер. с фр. — очень любезно), легко обещали, но все равно не выполняли обещаний и от этого ей становилось еще более неловко, теперь уже за них.

Талантливый лингвист, переводчик на многих научных форумах и конференциях, Нина всегда была в гуще людей и событий. Интеллектуальная среда ее вдохновляла. Но, как многие творческие личности, в быту она была совершенно непрактична. Раньше она как-то этого не замечала. В детстве и юности мама старалась избавить ее от домашних забот, оставляя это себе. Позднее рядом с ней всегда были близкие люди, друзья, и все решалось как-то само собой. Но все это было где-то в прошлом… «Иных уж нет, а те далече, Как Сади некогда сказал»* (*строка из романа А.С.Пушкина «Евгений Онегин»). Круг ее прежнего общения, соответственно возрасту, неуклонно редел. А круг бытовых вопросов, которые необходимо было решать, разросся как снежный ком.

Вечером Нина решилась позвонить своей новой русской соседке. Та жила неподалеку, в доме, построенном еще Ротшильдами в 1914 году.

— Томочка, а вы варите щи для своего супруга?

— Нет, Нина Абрамовна, он такое не ест!

— Но вы же умеете варить щи? Там капуста, морковь…

— Конечно, это так просто!

— Милочка, я могу попросить вас о любезности?

— Вы хотите щей?

— Очень! Вы — единственная русская в моем окружении, вам не нужно объяснять, что это!

Собеседницы расхохотались, представив удивленные лица французов.

— Томочка, только вы не заходите, я не хочу вас заразить, постучите в окно, я буду в маске.

***

Это сейчас Нина живет на Rez-de-chaussée* (*соответствует российскому первому этажу) и это значительно облегчило ей жизнь. Еще несколько месяцев назад она обитала в квартирке тремя этажами выше, очень удобной и уютной, светлой, единственным недостатком которой, в сложившейся ситуации, были высокие ступени старинного здания. Несмотря на наличие малюсенького лифта, вмещающего в себя от силы двух человек, преодолеть десяток ступенек до него для Нины и ее милой «собачи», как она ласково ее называла, в последнее время становилось все затруднительнее. Прогулять песика была целая проблема.

Вест-хайленд-уайт-терьер Тейлор, как звали «собачу» по паспорту, а по домашнему просто Тюпа, появился у Нины случайно десять лет назад. Друзья пристраивали последнего из выводка белоснежного, с глазками — черными бусинками, четырехмесячного щенка:

— Возьми, Нина! Будет тебе компаньон для прогулок.

— Ну, почему бы и нет, — глядя на пушистый комочек, похожий на вату, не стала возражать Нина, тем более, что ни детей, ни семьи у нее не было.

У Тюпы-Тейлора довольно крупная голова и маленькое туловище, коротенькие, но пропорциональные телу лапки, ушки прямостоячие и хвостик торчком, которым он частенько весело повиливал. Уайт-терьеры чрезвычайно дружелюбны, поддержат любое ваше настроение. Таким был и Тюпа, активным с прекрасным характером. Дети во дворе его обожали. В пору его молодости Нина с Тюпой любили прогуливаться по улочкам Монмартра, неспешно поднимаясь к самой высокой точке Холма Мучеников — белоснежной базилике Сакре-Кер, откуда открывается самый захватывающий вид на крыши города.

Старинные улочки узенькие, вьющиеся как змейки, плавно извиваясь, стекаются к базилике «Святого Сердца». А ведь Монмартр — один из самых романтичных парижских районов. И, несомненно, является признанным местом встречи влюбленных в Париже. Ну, разве это не идеальное место, чтобы признаться в любви? Затем влюбленные прогуливаются, взявшись за руки, по романтическим мощеным улочкам, хранящим свою историю, которые делают Монмартр таким очаровательным.

Нина и ее «собача» обычно поднимались по rue des Saules* (*улица Соль) к виноградникам, оставляя за собой «Проворного Кролика»* (*кабаре на Монмартре «Le Lapin Agile»), в котором с девятнадцатого века начинающие поэты декламировали свои стихи и исполняли песни, а в начале двадцатого — стало излюбленным местом встречи богемы. В те дни Монмартр был убежищем молодых и бедных художников, тогда еще никому неизвестных. Для голодных художников здесь когда-то выставляли перед входом кастрюлю с бесплатным супом. Недалеко общежитие Bateau-Lavoir — «Корабль-прачечная», где писали свои полотна Пикассо, Тулуз-Лотрек, Модильяни и другие легендарные художники Парижской школы.

Затем Нина с Тюпой проходили по rue Norvins* (*улица Норвен), которая выходит на Place du Tertre* (*площадь Тертр на Монмартре), где до сих пор собираются современные художники, предлагая прохожим нарисовать их портрет. Нина с «собачей» продолжали свой обычный маршрут мимо знаменитого бистро «La Мère Catherine» c начищенными до блеска латунными табличками на русском и французском языках: «30 марта 1814 года русские солдаты обедая у Матушки Екатерины просили выпить быстро» — красочная легенда, привлекающая множество туристов.

С площади Нина с верным спутником сворачивали направо и, пройдя немного вперед вдоль стен Сакре-Кер, оказывались в небольшом парке, предназначенном исключительно для собак, сетчатый заборчик которого