Впрочем, сейчас друзей не интересовали ни кости, ни собственные лица, лишь возможность немного возместить недобранные часы сна. И потому вскоре новый секретарь чутко спал, привычно положив руку на рукоять пристёгнутого под плащ кинжала, а его сосед, одетый в герцогский камзол, подтянул ноги, словно собираясь свернуться в клубок, и сладко посапывал, засунув под щеку маленькую подушечку.

Монрат, сидевший на переднем сиденье рядом с магистром, некоторое время с недоумением разглядывал несвойственную герцогу позу и хмурил в задумчивости лоб. А когда наползавшая на лоб секретаря шляпа полностью прикрыла его лицо, изумлённо выдохнул и, повернувшись к магистру, уставился на того с оскорблённым возмущением.

– А никто и не обещал, что будет легко, – пробурчал Гизелиус тихонько и красноречиво развёл руками.

Одновременно поклявшись себе после поездки на воды взять, наконец, отпуск, в котором не был уже четверть века.

– Он мухлюет, – разочарованно пробурчал Райт и сделал обиженное лицо, – так не бывает, чтобы семь раз подряд выпала шестёрка!

Дорд посмотрел на состроенную кузеном гримасу и обречённо вздохнул. Нет никакого толку повторять другу, что такого беззащитно-детского выражения на лице герцога никто не видел уже больше двадцати лет. Он все равно забудет через пять минут. Ну, и как он будет изображать Дорданда, если никак не может научиться скрывать свои эмоции?!

– Лорд Кайдинир, если вы при гостях будете смотреть на своего господина так возмущённо, дамы смогут заподозрить… да всё, что угодно, в зависимости от испорченности, – подгребая к себе кучку монет, менторским тоном сообщил магистр.

Карета подпрыгнула на особо глубоком ухабе, зашатались стоящие на столике бокалы, покатились монеты… подпрыгнул кубик слоновой кости с агатовыми глазками и… встал шестёркой кверху.

– Ты видел?! – обличающе наставил на него палец лжегерцог. – Нет, ты это видел?! Я же говорил, он жульничает!

– Подтвердите, лорд Кайд, что я и пальцем кубика не коснулся, – парировал Гизелиус. – А вам, милорд… Дорданд, не стоило бы возмущаться так громко. Вам сейчас можно проигрывать сколько угодно, все равно не из собственного кармана, так перестаньте волноваться и получайте удовольствие!

Эртрайт, гордившийся своей неподкупностью и честностью, уставился на Гизелиуса так сердито, что любой другой человек на месте магистра покраснел бы от стыда, но алхимик и бровью не повёл. Он специально всячески провоцировал сейчас ученика, чтобы к моменту приезда на воды тот обозлился по-настоящему и перестал смущать охрану и слуг несвойственной герцогу улыбчивостью.

Монрат, не желающий наблюдать за творившимся «безобразием», ехал в обозе, присоединившемся к карете в Подгорье. И нужно сказать, неплохо устроился в кухонной повозке повара Берна, своего старого приятеля. Да и господам его «измена» пошла на пользу, Монрат сумел убедить товарища, что герцог винит себя в ссоре с неразлучным другом и теперь специально, в наказание самому себе, кушает только любимые Райтом блюда.

Погода, между тем, понемногу испортилась окончательно, в карету и повозки пришлось дополнительно припрячь сменных лошадей, и все равно по раскисшей дороге они еле двигались. Люди герцога, кроме верховой охраны, прятались по повозкам и от скуки играли в кости да отсыпались – пить в дороге вино и даже пиво Дорд запрещал категорически. Впрочем, все и сами понимали – тут, почти на восточной границе с дикими степями, даже маленькое расслабление могло стоить путешественникам жизни.

В результате до Кархина, стоящего на берегу Жёлтой реки, отделяющей королевство от объединённых кагалов, доехали на полсуток позже запланированного. И хотя капитан барки, уведомлённый нарочным, покорно ждал важных пассажиров, отплывать, на ночь глядя, братья не решились. Потому и остановились в доме местного градоправителя.

– У меня в голове всё качается, – сообщил Райт, жалобно поглядывая на магистра. – Может, не пойдём на ужин? Перекусим слегка да на боковую?! А то ещё неизвестно, вдруг на барке выспаться не удастся? Морская болезнь или ещё какая напасть…

– Не трусь, ученик! Да и некрасиво отступать, раз ты уже дал обещание, – раскладывая по груди красивыми складками кружевное жабо, безапелляционно объявил магистр, им с лжегерцогом досталась одна гостиная, из которой вели двери в разные спальни, – и помни, у тебя сегодня генеральная репетиция.

– Какая ещё репетиция? – насторожился Эртрайт.

– Генеральная. Ты же не забыл, что у его превосходительства три дочки на выданье?!

– Но они же знают, что мы на рассвете уезжаем, – не поверил в опасность лжегерцог. – Вряд ли даже внимание на нас обратят, какая там репетиция?!

– Я тебя предупредил! – хитровато усмехнулся магистр. – А дальше – твоё дело. Но не пойти нельзя, обидишь градоначальника ты, а расхлёбывать ему.

Он красноречиво кивнул в сторону двери, намекая на Дорда, которому на эту ночь досталась маленькая комнатушка в мансарде, рядом с комнатами слуг. И даже лестница туда вела отдельная, по имгантской моде.

Райт тяжело вздохнул и начал одеваться, уныло бурча себе под нос нескончаемый жалобный монолог.

Вот если бы он хоть на миг мог представить себе, каково это – быть герцогом, то ни за какие коврижки не согласился бы. Мало того, что нужно все время делать важное непроницаемое лицо, иначе подданные сочтут, будто у них правитель с приветом, так ведь ещё и слова сказать попросту нельзя.

Вот в деревушке, когда обоз остановился пополнить запас зерна для лошадей и набрать воды из знаменитого на всю округу колодца, понравился ему скачущий вокруг лохматой псины шалопутный щенок. Ну и ляпнул спроста: мол, миленький какой.

Ну откуда же он знал, что крестьяне мигом щенка изловят и в корзинке, с бантом на шее, притащат к карете? Ведь скажи он то же самое в своем собственном облике, никто и пальцем бы не пошевелил!

А Гизелиус тоже хорош, вместо того, чтобы заранее подсказать, потом всю дорогу хихикал. Нужно, дескать, было не на щенка показывать, а на ту девицу, какая рядом стояла, они бы и её с бантиком на шее приволокли. Ведь всякий знает: герцог никого не обидит, а за внимание одарит. Вот и беспородный щенок обошёлся Дорду как чистокровная гончая: всей толпе, что с корзинкой притопала, пришлось выдать по серебряку.

Но обиднее всего другое. Дарили щенка Райту, а привязался он к Дорданду. Всю оставшуюся дорогу спал на его сапогах, а заслышав голос герцога, начинал усиленно крутить хвостиком и преданно заглядывать ему в глаза. Зато тявкал на всех остальных. Даже кормившего его Монрата, сунувшего голову в дверцу спросить насчёт привала, и то не пропустил.

– Всё правильно, – важно сообщил магистр в ответ на обиженное ворчание лжегерцога, – собаки – существа стайные и определяют вожака не по внешности и нарядам, а по поведению и интонациям.

Райт расстроенно фыркнул и снова принялся копаться в куче одежды, невероятно удручённый необходимостью надевать тёмно-серый с черным позументом камзол вместо нарядного сиреневого, украшенного серебряной вышивкой. Дорданд никогда не надевал ярких и светлых вещей. Тем более сейчас, когда он ещё не пережил утрату родителей и, кроме того, как бы в ссоре с кузеном.