– Сержант уголовной полиции Макэвой.

– Макэвой? Говорит помощник главного констебля Эверетт. Что у вас там? – Голос натянут и суров.

– У нас все под контролем, сэр. Мы уже на пути к родственникам убитой…

– Кто это «мы»?

– Детектив-констебль Хелен Тремберг и я, сэр…

– Не Фарао?

Макэвой с трудом сглотнул. Словно кто-то льет ледяную воду в пустой желудок, и тот сразу сводит судорогой.

– Следственный инспектор Фарао проводит выходные на курсах, сэр. И я, как старший по званию дежурный офицер…

– Фарао мне уже звонила, Макэвой. Отменила свои курсы, едва услыхав о новостях. Это ведь убийство, сержант. В самой большой, самой старой церкви города. В той церкви, где крестили Уильяма Уилберфорса[7]. Какой-то псих зарезал девочку на глазах у прихожан? Ситуация требует свистать всех наверх, дружище.

– Значит, вы хотите, чтобы я ввел ее в курс событий сразу, как только поговорю с семьей девочки?

– Нет. – Ответ Эверетта настолько категоричен, что Макэвою даже смешно становится при мысли, что он мог вообразить себя во главе расследования.

– Да, сэр? – упавшим голосом произнес он, расстроившись, как школьник, которому сообщили, что в футбольную команду его не берут.

За его спиной Тремберг сунула в рот две подушечки жевательной резинки и принялась ожесточенно работать челюстями, уже сообразив, к чему ведет разговор.

– У меня к тебе другое поручение, Макэвой. Насчет чего я просил перезвонить, – продолжил Эверетт.

– Да, сэр, мне передали вашу просьбу, но….

– Теперь уже неважно, да у тебя и своих забот хватало. Зато теперь, раз уж ты не занят следствием, сумеешь мне помочь. Точнее, окажешь услугу.

Глаза Макэвоя закрываются. Он едва слышит Эверетта.

– Если это в моих силах, сэр.

– Превосходно. Так вот, мне звонил приятель из Саутгемптона. Похоже, с одним старичком из тамошних краев произошел несчастный случай, пока тот снимал документальное кино далеко в море. Ужасно, ужасно. Старик родом из наших мест, и семья имеется. Сестра в Бифорде. По идее, кто-то из констеблей мог бы заехать и сообщить ей дурные вести, но эта дама, как бы выразиться… – Эверетт вдруг запнулся, как стеснительный гость, произносящий тост на свадьбе. – Видишь ли, она замужем за вице-председателем комитета при полицейском Управлении. Крайне важная леди. Они с мужем большие сторонники новшеств, которые программа развития сил правопорядка рассчитывает продвинуть в ближайшие годы. И поскольку ты всегда так здорово ладишь с людьми…

В ушах у Макэвоя что-то шипит, сердце бьется о грудную клетку. Ноздри заполняет запах крови. Приоткрыв глаза, он видит, как Тремберг шагает прочь, в походке ее угадывается презрение. Она-то найдет способ попасть в команду Фарао.

Делай, что умеешь, Маковой. Будь мягок, прояви сочувствие. Исполняй прихоти Эверетта. Не высовывайся, тяни лямку, отрабатывай жалованье. Люби жену…

– Да, сэр.

Макэвой сбросил скорость до двадцати миль в час. Щурился в темноту, пока дворники угловатого седана грязными полосами размазывали сверкающие на лобовом стекле капли дождя. Глаза напряженно вглядывались в ночь, окутанную декабрьской промозглостью. Напрягшись, он различил гнезда дроздов на нижних ветвях придорожных деревьев. Мертвые, сгнившие стебли борщевика и льнянки переломленными копьями торчали вдоль размытых обочин. Сзади по мокрому гравию что-то прошелестело, наверное, кролик – в запотевшем зеркале мелькнула светлая тень.

Уже шесть вечера. От дома Макэвоя на севере Гулля до Бифорда двадцать миль вдоль побережья, и возвращение впотьмах займет никак не меньше часа. По дороге в центральный участок придется проехать мимо дома, досадливо подумал Макэвой, но главный констебль недавним приказом запретил оставлять служебный автомобиль до утра без письменной санкции; скорее всего, для директивы имелись веские причины, а потому придется ей следовать.

Справа в полосе зелени возник просвет, и Маковой мягко направил неуклюжую машину в пустоту, которую уже давно выискивал. Весенним днем здешний пейзаж наверняка радует акварельными переходами – коричневые оттенки вспаханной земли и нежность взошедшей кукурузы, но в этом стигийском мраке[8]одна лишь пустынная унылость. Наконец под колесами захрустел обнадеживающе твердый гравий подъездной дороги, и Макэвой с облегчением выдохнул: из темноты выплывала громада шиферно-серого загородного дома.

Вспыхнул сенсорный фонарь, и Макэвой припарковался на овальной площадке, рядом с грязным внедорожником. На заднее крыльцо вышла пожилая дама. Несмотря на выражение недоумения, лицо ее было красиво. Хрупкая, держится прямо. Неброские украшения – очки для чтения в дизайнерской оправе, хрустальные серьги от Сваровски, легчайший след розоватой помады – подчеркивают тонкие, правильные черты. Коротко стриженные волосы словно нарисованы карандашом. На женщине теплая безрукавка поверх огненно-рыжего свитера; безупречно отглаженные брюки цвета морской волны заправлены в толстые шерстяные носки. В руке – бокал с едва заметным мазком красного на донышке.

Макэвой открыл дверцу машины, и порыв ветра едва не сорвал с его шеи галстук.

– Это частное владение, – сказала дама, нагнувшись к паре «Веллингтонов», стоящих у двери. – Вы заблудились? Должно быть, искали поворот на Дриффилд-роуд?

Макэвой чувствовал, как по щекам карабкается теплая волна румянца. Захлопнул дверцу прежде, чем стопка листков на пассажирском сиденье затеяла играть с ветром в догонялки.

– Миссис Стейн-Коллинсон? Барбара Стейн-Коллинсон?

Женщина остановилась, не дойдя до машины.

– Да. А что случилось?

– Миссис Стейн-Коллинсон, я сержант уголовной полиции Эктор Макэвой. Быть может, зайдем в дом? Боюсь, у меня…

Она качнула головой, но жест был адресован не полицейскому. Женщина словно обращалась к своим мыслям. Воспоминаниям. Лицо ее смягчилось.

– Фред, – сказала она. – Допрыгался старый дурак.

Макэвой пытался поймать взгляд женщины, чтобы успокоить, заставить выслушать, – обычно это получалось у него неплохо, но женщина смотрела в сторону. Ситуация с самого начала складывалась неловкая, и Макэвою стало не по себе – ведь, по мнению начальства, именно для таких дел он и годится в первую очередь. Застыв на месте, он смотрел, как на гравий ложатся снежные хлопья. Осторожно хлюпнул носом – холод уже аукнулся насморком.

– Так его уже нашли, верно? – наконец спросила женщина.