Откладываю топ из вискозы с асимметричным вырезом, две облегающие юбки, сандалии на плоской подошве подойдут для прогулок на Капри или Позитано (конечно, никаких чулок). Я предчувствую появление незнакомца номер 7, вижу его гордую повадку, и вот, в тот самый момент, когда я почти представила, как он отреагирует на этот ансамбль, Эглантина вдруг влезает в мои размышления с идиотским вопросом: не вернемся ли мы в конце концов к одежде унисекс?

Мысли мои сбились. Вопль Эглантины раздался на редкость не вовремя, я вслушивалась в собственную внутреннюю музыку, в мою связанную крючком сонату, и Эглантина завопила в тот самый момент, когда я была близка к тому, чтобы ощутить, звучат ли мелодия, концерт, ария, романс, песня, квартет слаженно или же фальшиво. Ну конечно же, у Эглантины, как у всех прочих, есть свои проблемы – лишний вес, мужики. К тому же, прочтя «Дневник Бриджит Джонс», она решила, что теперь имеет право говорить об этом вслух. Какая жуть этот дневник! Отныне и толстые, и тощие осмелели. Теперь Эглантина, встретив очередную великую любовь, немедленно прячется – пора сбрасывать лишние килограммы. Само собой, что когда ей наконец удается похудеть, оказывается, что мужчина уже скрылся за горизонтом. Она тут же вновь набирает вес, теперь – чтобы забыть. Классический вариант. И чем тут можно помочь? Разве что одобрить действия ее пассии. Любовь – она как роскошь, «а роскошь – это означает немедленно», говаривала Коко Шанель. И она была права. Я попыталась утешить Эглантину, но я могла лишь открыть ей глаза на красоту джинсов, усеянных заклепками, с аппликацией из маленьких зеркалец, какими расшиты народные берберские костюмы, – в надежде, что ей это понравится. В девять утра в большом универмаге любовные терзания развеиваются как дым. В конце концов выбор Эглантины пал на ткань в вертикальную полоску: она питала иллюзию, что в этом будет выглядеть тонкой как жердь – давняя ее мечта. Толстушки думают лишь о том, чтобы казаться стройнее, их не интересуют ткани, им не доставляют наслаждения развевающиеся юбки, летящие шедевры – всевозможные мелодии, изощренно обвившиеся вокруг изысканных аккордов. Все, что интересует толстушек, – это искусство кроя и одноцветные ткани, призванные наполовину облегчить тяжесть психологических проблем, что грузят их ничуть не меньше, чем лишние килограммы. Вселенная одежды для толстых неумолимо сжимается.

– Черт! Ну за ткнись же, Эглантина, прислушайся к себе.

Сколько раз я повторяла эти слова...

– Я слышу лишь бульканье в животе, ведь со вчерашнего дня у меня крошки во рту не было.

– Затяни потуже пояс и идем со мной, нужно обозреть с высоты птичьего полета отделы Высокой Моды, а потом бросим взгляд на Бельгию и Японию.

Укороченное платье из тюля, расшитое стразами, со шнурованным лифом из хлопка и лайкры. Я уже мысленно вообразила себя в нем, представила, как на моем пути зажигаются мужские взгляды, когда Эглантина сунула мне под нос матерчатую брошь от Надин Дельпин, которая устрашила бы и Мами Нова из рекламы йогурта.

Эглантина – блондинка, а я – брюнетка, но весной веду себя как блондинка. Я брюнетка, которая сознает, что она брюнетка, и обычно я одеваюсь соответственно. Эглантина могла бы сгрести в свой гардероб все пастельные тона всех кутюрье мира, оставив мне черную гамму злой королевы из диснеевской «Белоснежки». К тому же кожа у нее молочно-белая, а у меня матовая; глаза у нее прозрачные, в то время как мои – затененные, трудно определимого цвета. Мы были созданы, чтобы охотиться вместе, нам не следовало скрещивать клинки!

Но вот извольте радоваться, Эглантина принялась мне подражать. Не в выборе одежды – я уже говорила, мы настолько несхожи, что наши шкафы просто антиподы, – но в ее количестве.

Эглантина понятия не имела, что такое залезть в долги.

Следовало бы написать учебное пособие: «Долги. Способ употребления» или «Искусство делать долги», поскольку речь идет о подлинном мастерстве и стратегии.

Богатые влезают в долги куда чаще, чем бедные, богатым ведомы различные долговые уловки, о которых бедные и понятия не имеют. Эглантина должна была бы знать это, но не знала.

Она желала следовать за мной, не научившись лавировать между собственными тревогами, желаниями и чувством вины, она и понятия не имела, как избежать катастрофы и попасть в объятия банкира. Она не ведала о дивном трепете красной черты и о феерическом переборе. Потому что за красной чертой начинается зона банковского кредита, банк платит за вас, чтобы получить свою комиссию. Эглантина, подобно беднякам, познала, что тюрьма – это реальность, – из-за перебора всего в дюжину платьев. В то время как колонку задолженностей на моем текущем счете изумленно, почти с обожанием изучали мой муж, его бухгалтер и банкир.

Неистовая и бесстрашная покупательница упряма, у нее масса желаний и одна-единственная страсть: реализовать их немедленно, не раздумывая.

На этот случай не существует идеальных платьев, все зависит от того, присуще ли вам милосердие или же нет, хотите вы, чтобы о вас забыли или чтобы сожалели о разрыве.

Что касается меня, то для расставания с мужем номер 1 была собрана целая армия шмоток, в той или иной степени наделенных извращенными намерениями. Последней каплей стал не слишком женственный ансамбль, один из тех, что натягиваешь на себя, в спешке выбегая из дома, в надежде, что удастся проскочить незамеченной: твин-сет «Кокай» с юбкой тигровой расцветки, отороченной желтой кружевной каймой – трижды зеро. Именно в этот день муж решил сделать заявление, что я куда больше времени провожу в своей гардеробной, чем в его объятиях, а время, потраченное на посещения «Бон Марше» в обществе Эглантины, на бдения перед ящиками комода, значительно превосходит мои вахты у кастрюль на нашей кухне.

Он ныл, как ребенок, которому не дают любимую игрушку, ныл в тот самый день, когда я была слишком скверно одета, чтобы взять ответственность на себя. Поскольку меня больше не тянуло к нему и его вопли меня не трогали, я вообще не стала реагировать на его нытье, и это окончательно вывело его из себя. Он кричал, требуя от меня каких-то пустяков, ласки, ребенка, которого я ему не родила. Я поняла, что он невероятно нормален, ему хочется, чтобы мы прохаживались рука об руку, чтобы мы направлялись в бакалейную лавку, обсуждая, что приготовить на ужин, на какую пьесу стоит пойти, а может, стоит завести щеночка, а потом в полночь мирно пережидать под фонарем, пока он орошает тротуар.

Я знала, что не в состоянии дать ему то, чего он так жаждет. Он был мил и дружелюбен, он был необходим мне, чтобы компенсировать утрату жалованья в бутике Шанель, для оплаты налогов и страховок, для удовлетворения моей неутолимой жажды покупок. Ему бы следовало знать, что в этом мире счастлив вовсе не тот, кто наделен громадным богатством и властью, а тот, кто хорошо одет; я имею в виду тех, чей облик звучит нефальшиво, кто пребывает в гармонии со своим телом и духом, кто обрел свой персональный рай, опираясь на стиль и цвет, кто благодаря неиссякаемой новизне моды победил извечный страх перед старостью и неизбежным уходом. Я тоже могла бы захныкать, пеняя ему, что он и понятия не имеет, как заставить меня влюбиться в него, ведь он не в силах обольстить женщину, но это было бы куда более жестоко, чем просто уйти от него. По крайней мере, в обольщении есть трепет жизни, есть что-то, что действительно существует, растет, побуждает к размышлению и творчеству, что отдаляет смерть. Иначе откуда берется взаимность?