Проснулись они еще затемно.

— Мы скоро увидимся с папой, — сказала Анна, когда они завтракали в полутемной столовой. Кроме них там никого не было. Заспанный официант с недовольным видом поставил перед ними на стол несвежие булочки и кофе. Мама дождалась, пока он уйдет на кухню, и сказала:

— Перед тем как мы прибудем в Цюрих и увидимся с папой, нам предстоит пересечь границу.

— Нужно будет выйти из поезда? — спросил Макс.

— Нет. Мы останемся в купе. Придет человек и проверит наши паспорта — так же, как контролер обычно проверяет билеты. Но запомните, это важно, — мама посмотрела на детей — сначала на одного, потом на другую. — Когда он войдет, вы должны сидеть молча. Вы меня поняли? Ни единого звука!

— Почему? — удивилась Анна.

— Потому что иначе он скажет: «Какая болтливая маленькая девчонка! Отберу-ка я у нее паспорт!» — съязвил Макс. Если он не высыпался, у него всегда было дурное настроение.

— Мама! — воскликнула Анна. — Но он же не может, правда? Он не может забрать у нас паспорта?

— Нет-нет… Думаю, нет, — сказала мама. — Но на всякий случай… Папино имя хорошо известно. И нам в любом случае нельзя привлекать к себе хоть какое-то внимание. Поэтому, если кто-то войдет в купе, ни слова!

Анна кивнула.

Дождь наконец-то кончился, и идти через площадь к вокзалу было на удивление легко. Небо просветлело, и теперь Анна видела, что всюду расклеены предвыборные плакаты. Несколько человек стояли перед входом на избирательный участок, дожидаясь открытия. Анна гадала, за кого они собираются голосовать.

Поезд был почти пустым, и в их распоряжении оказалось целое купе — до появления дамы с корзиной, которая вошла на следующей станции. Из корзинки доносилось какое-то шуршание, как будто там сидел кто-то живой. Анна пыталась поймать взгляд Макса: слышит ли он что-нибудь? Но Макс все еще был в плохом настроении и хмуро глядел в окно. Анна почувствовала, что у нее тоже портится настроение. К тому же у нее опять начала болеть голова, а ботинки так и не высохли со вчерашнего вечера.

— Когда мы подъедем к границе? — спросила она.

— Не знаю… Скоро, — ответила мама.

Анна заметила, что мамины пальцы опять вжимаются в верблюжью морду.

— Через час, как ты думаешь?

— Ты когда-нибудь прекратишь задавать свои вопросы? — встрял Макс, хотя это было совсем не его дело. — Заткнись наконец.

— Сам заткнись, — огрызнулась Анна. Она страшно оскорбилась и искала, что бы такое обидное сказать Максу. — Жаль, что у меня брат, а не сестра.

— Жаль, что у меня сестра, — тут же отозвался Макс.

— Мама… — всхлипнула Анна.

— Господи! Прекратите сейчас же! — воскликнула мама. — Мало нам проблем и без этого?

Она то и дело открывала сумку с верблюдом и проверяла, на месте ли паспорта.

Анна сердито завозилась на своем месте. Все кругом были просто отвратительными. Дама с корзинкой вытащила большущий кусок хлеба с ветчиной и стала есть. Долгое время никто не произносил ни слова. Потом поезд стал сбавлять скорость.

— Простите, вы не подскажете? Мы подъезжаем к швейцарской границе? — спросила мама.

Дама с корзинкой, не переставая жевать, отрицательно покачала головой.

— Вот видишь: мама тоже задает вопросы, — заметила Анна Максу.

Макс даже не потрудился ответить: просто закатил глаза к небу. Анне очень хотелось стукнуть его, но мама могла заметить.

Поезд остановился и снова тронулся, остановился и снова тронулся. И каждый раз мама спрашивала, не граница ли это, и каждый раз дама с корзинкой отрицательно качала головой. Наконец, когда поезд вновь замедлил движение и показались какие-то здания, дама с корзинкой сказала: «Вот, подъезжаем».

Все замолчали и ждали, когда поезд прибудет на станцию. До Анны доносились голоса и звуки открывающихся и закрывающихся дверей купе. Послышались шаги в коридоре. Дверь купе отворилась, и вошел инспектор паспортного контроля. Он был в форме, как билетный контролер, а еще у него были большие темные усы.

Он проверил паспорт у дамы с корзинкой, кивнул, маленьким резиновым штампиком поставил печать, вернул даме документ и повернулся к маме. Мама, улыбаясь, протянула ему паспорта. Но ее рука, державшая сумочку, так сдавила верблюда, что верблюжьи очертания совершенно исказились. Инспектор проверил паспорта, затем взглянул на маму, сверяя ее лицо с фотографией, взглянул на Макса, на Анну — и приготовил свой резиновый штампик. Потом вдруг как будто бы что-то вспомнил и снова взглянул на паспорта…

Наконец проштамповал их и вернул маме.

— Приятного путешествия, — пожелал им инспектор, покидая купе.

Ничего не случилось. Зря Макс пугал ее!

— Вот видишь!.. — воскликнула Анна.

Но мама взглядом велела ей замолчать.

— Мы еще в Германии.

Анна почувствовала, что краснеет. Мама убрала паспорта в сумочку. Наступило молчание. Анна снова услышала, как что-то шуршит в корзинке, дама жевала новый кусок хлеба с ветчиной, звуки открывающихся и закрывающихся дверей удалялись все дальше и дальше от их купе. Казалось, это будет длиться вечно…

Потом поезд тронулся, проехал сотню метров и опять остановился. Снова стали открываться и закрываться двери, на этот раз довольно быстро. Послышались голоса: «Граница. Кто будет что-то декларировать?» В купе вошел другой человек. Мама и дама с корзинкой сказали, что им нечего декларировать, и человек сделал пометки мелом на всех вещах их багажа, включая корзинку дамы. Опять остановка, опять свисток — и наконец поезд снова тронулся. На этот раз он набрал скорость и мчался, урча и пыхтя, по сельской местности.

Прошло довольно много времени, и Анна спросила:

— Мы уже в Швейцарии?

— Думаю, да, — ответила мама.

Дама с корзинкой перестала жевать.

— О да, — сказала она удовлетворенно, — это Швейцария. Теперь мы в Швейцарии. Моя родная страна!

Это было чудесно.

— Швейцария! — воскликнула Анна. — Мы и правда в Швейцарии!

— На некоторое время! — хихикнул Макс.

Мама положила сумочку с верблюдом на сиденье и улыбнулась.

— Да! Да! И скоро мы встретимся с папой.

Анне вдруг стало легко-легко, ее охватила какая-то глупая радость. Ей хотелось сказать что-нибудь необычное, вдохновенное, но она ни о чем не могла думать и поэтому обернулась к швейцарской даме и спросила:

— Извините, пожалуйста, а что у вас в корзинке?

— Да там моя кошечка, — ответила дама своим мягким голосом с деревенским выговором.

Почему-то это показалось Анне невероятно смешным. С трудом сдерживая смех, она взглянула на Макса и поняла, что его тоже распирает.