Когда Бли прибыл в свой офис на пятом этаже, там его уже ждала записка с приглашением от Энглтона на беседу. Последний, все еще занимавший пост главы контрразведки ЦРУ, был ошеломлен тем, что «посторонний» человек будет руководить операциями по Советскому Союзу. Когда Бли пришел в затемненный кабинет Энглтона, тот прямо заявил ему, что эта работа не для него.

За долгие годы работы на Ближнем Востоке Бли приобрел вполне прагматическое представление о том, как надо проводить шпионские операции. И он интуитивно почувствовал, что советский отдел сбился с пути. Чтобы вывести отдел из тупика, он прежде всего провел чистку и сменил прежних руководителей, которые отстаивали старые методы работы, заменив их новичками, не зараженными вирусом энглтоновской паранойи. Бли постарался не вступать в прямую конфронтацию с руководителем контрразведки, а просто, не спрашивая разрешения, стал действовать по-своему.

Вскоре на стол Бли попал доклад Гербера о «добровольцах». Дэвид счел проведенный анализ вполне разумным и решил изменить политику ЦРУ в отношении этого контингента. Их нужно профессионально проверять и работать с ними, а не шарахаться от них. Когда это возможно, надо было стремиться убедить этих людей оставаться на своем месте за «железным занавесом» и работать.

В качестве московского резидента ЦРУ Бли назначил рыжеволосого веснушчатого ирландца Барри Келли, поручив ему хорошенько «проветрить» резидентуру и «стряхнуть пыль» со старых дел на «добровольцев». Он получил список советских граждан, которые ранее предлагали свои услуги, но чьи предложения игнорировались. Келли было предложено попытаться восстановить с ними контакт, и вскоре он так же радикально изменил работу московской резидентуры, как это сделал Бли в центральном аппарате.

Бли отправил одного из своих главных помощников Хавиленда Смита в турне по резидентурам ЦРУ в третьих странах, чтобы убедить скептически настроенных разведчиков, что в работе на советском направлении возобладал здравый смысл и теперь можно безопасно вести разработку русских. Провозглашенная Бли «политика открытых дверей» быстро принесла свои плоды, и за несколько лет ЦРУ приобрело за «железным занавесом» солидную агентурную сеть, состоявшую исключительно из «добровольцев».

За параличом, постигшим ЦРУ в 60-е годы, не сразу можно было рассмотреть, что на рабочем уровне молодые оперработники активно совершенствовали технику проведения разведывательных операций, изобретали новые способы надежной и безопасной связи с агентурой за «железным занавесом». Их огорчало, что они не могли применять эти средства и методы в предыдущее десятилетие, но теперь осуществленная Бли революция давала им возможность опробовать новую тактику.

К числу таких оперработников принадлежал Хавиленд Смит. В конце 50-х годов его одним из первых направили в длительную командировку за «железный занавес». Смит вернулся из Праги и Берлина с твердым намерением использовать главную слабость оппозиции — прямолинейность и консерватизм. Получив в начале 60-х годов согласие высокого руководства на разработку новых тактических приемов разведки, Смит привлек различных специалистов-«волшебников» для изучения методов отвлечения внимания противника и опробовал новые методы на улицах Вашингтона. В итоге он разработал новую тактику проведения операций, доведя до совершенства то, что стало стандартным методом ЦРУ: так называемую «моментальную передачу».

Наиболее важный вклад Смита в развитие техники проведения операций стал известен в ЦРУ как работа в «мертвой зоне». Смит понял, что оперативный работник, двигающийся по улицам враждебного города тщательно хронометрированным маршрутом, может, повернув за угол, создать между собой и бригадой наружного наблюдения противника некую дистанцию. В результате он на несколько коротких мгновений может остаться вне зоны видимости. Это позволит ему в заранее определенных точках своего маршрута изымать содержимое тайников или делать закладки.

Время нахождения в «мертвой зоне» может не превышать нескольких секунд, но для хорошо подготовленного разведчика этого будет достаточно.

Эта техника, естественно, не гарантировала успех во всех случаях. И когда происходил провал, ЦРУ было склонно считать это результатом какой-то ошибки на маршруте. Было легче списать провал на оперативную ошибку, чем искать предателя в своей среде, особенно среди работников ЦРУ, которые не могли без чувства омерзения вспоминать «охоту на ведьм», проводившуюся Энглтоном.

Действительно, на протяжении еще нескольких лет после самоубийства Огородника и ареста на мосту через Москву-реку Марты Петерсон ЦРУ продолжало считать, что причиной провалов были ошибки оперативных работников, а не проникновение КГБ в ЦРУ. Череда необъяснимых инцидентов, произошедших в 1977 году, убедила директора ЦРУ Стэнсфилда Тёрнера, что в работе московской резидентуры ЦРУ были какие-то фатальные ошибки. За драматическими арестами Огородника и Петерсон последовало разоблачение полковника ГРУ Анатолия Филатова, имевшего в ЦРУ псевдоним «Блип»[14] и работавшего на американцев во время своей командировки в Алжире. Он был арестован в Москве, когда пытался заложить тайник. Потом задержали работника ЦРУ Винсента Крокетта, поддерживавшего связь с Филатовым.

В довершение этих потерь в посольстве США в Москве возник подозрительный пожар. Сотрудники КГБ, замаскированные под пожарных, прибыли для тушения очага возгорания. Их, правда, не допустили в особые режимные зоны посольства, но это было очень опасно.

Тёрнер, назначенный на пост директора ЦРУ президентом Картером, пришел к выводу, что риск от проведения операций в Москве намного превышает вероятную выгоду, и приказал прекратить все операции резидентуры. Это решение вынудило ЦРУ законсервировать связь с некоторыми недавно завербованными агентами, и часть из них была безвозвратно потеряна. Через пять лет после того как Бли преодолел страхи энглтоновского больного воображения, деятельность московской резидентуры была вновь парализована.

Пауза Тёрнера длилась полтора года. С весны 1977 и до осени 1978 года разведчики ЦРУ в Москве занимались только тем, что подбирали места встреч на будущее, если им когда-то снова будет позволено встречаться с агентурой. Мораторий продолжался до тех пор, пока самый настойчивый за последнее десятилетие «доброволец» — Адольф Толкачёв (наиболее ценный после Пеньковского агент) не сделал свою очередную попытку предложить американцам ключ к нанесению поражения Советскому Союзу в будущих воздушных войнах[15].

Лэнгли. 14 июня 1985 года, 8:45

Пол Редмонд без предупреждения зашел в кабинет Гербера. Не отрываясь от желтого блокнота, в котором он что-то писал, Гербер подвинул Редмонду стопку шифровок из Москвы.

Редмонд кинул взгляд на висевшую за спиной Гербера на стене школьную доску, на которой тот ежедневно записывал мелом свою мысль из четырех-пяти слов. Доска была пока чистой. Расположившись в кресле напротив Гербера, Редмонд стал читать телеграммы. Накануне вечером он уже видел первую телеграмму об аресте Стомбау. Однако теперь, когда из московской резидентуры пришел полный отчет, стала ясна колоссальность понесенной потери.