Город Эвальдштадт, 17–18 июля

Он стоял за прилавком, изредка поглядывая на часы. Стрелки медленно подползали к пяти вечера. Посетителей было, как обычно, немного: толстая пожилая фрау с долговязой веснушчатой фрейлейн, обер-лейтенант из городской комендатуры и господин в костюме — кажется, он работал в районной управе. Последний вызывал чувство неприязни, перемноженное на тупую зависть. «Такой же унтерменш, как я, но ведь выслужился, — злобно подумал Виктор. — Галстук носит. И наверняка много других прав имеет. Почти как настоящий человек». Разумеется, крамольные мысли никак не повлияли на дежурную приветливую гримасу, не покидавшую лицо продавца.

Фрау наконец сделала выбор — новый дамский роман мюнхенского издательства и книгу для юношества о завоевании Северной Америки. Не иначе, сына-подростка решила порадовать. Старательно кланяясь, Виктор выбил чек и поинтересовался, в какой пакет завернуть покупки — пластиковый или бумажный. Старушка оказалась борцом за экологию и пластик не признавала. Можно подумать, вырубка деревьев для изготовления бумаги для экологии полезней, чем нефтепереработка.

Тетки ушли, а Виктор раскладывал по местам переворошенные ими книги, машинально прислушиваясь к разговору офицера с владельцем магазина герром Стивенсом. Арийцы обсуждали умную книгу берлинского профессора — как понял Виктор, запасы угля и нефти на планете неуклонно уменьшались, так что лет через двадцать нечем будет заправлять машины. Профессор предлагал отправить штерншифты с астронавтами на другие планеты, где тоже могут быть залежи горючих материалов.

При его образовании трудно было понять, всерьез они говорят или шутят. Однако унтерменш в галстуке ловил каждое слово арийцев с таким жадным вниманием, словно те рассуждали о чем-то по-настоящему важном. А может быть, просто надеялся, что высшая раса позволит ему присоединиться к беседе.

В половине шестого офицер купил книгу профессора — обслужил его сам Стивенс. Унтерменш из управы с унылым видом подошел к кассе, положив на прилавок две повести про комиссара московской полиции Фрица Хансена в мягких обложках и брошюру на немецком языке — что-то про нормативы строительного бизнеса — и осведомился:

— Скажи-ка, любезный, у вас не было такого же сборника документов о проведении финансовых проверок?

— Кажется, была, господин, — Виктор пытался вспомнить. — Если не ошибаюсь, прошлой зимой. Спросите у хозяина — он может посмотреть на рехнере.

— Может посмотреть, а может и не посмотреть. — Русский воровато огляделся. — Станет ваш хозяин из-за унтерменша головой вертеть. Британцы ведь почти настоящие арийцы, они нас не считают людьми.

— Мы, славяне, и есть низшая раса, — твердо произнес Виктор с положенной улыбкой. — Это научно установленный факт. Под мудрым руководством германских учителей часть славян и других унтерменшей может избавиться от некоторых уродств, вызванных нашей генетической ущербностью.

— Хорошо говоришь, — опешил господин из районной управы. — Грамотный? Учишься?

— Так точно. Посещаю второй класс средней школы для низшей расы.

— Я тоже так начинал, — взгляд посетителя потеплел. — Тогда, еще в прошлом веке, это было чудо. Я попал в первый набор, и вот, со мной даже немцы иногда здороваются… Учись, парнишка, выбирайся со дна.

Расплатившись, он ушел.

В начале седьмого появился новый покупатель — молодой немец лет тридцати, которого интересовали морские романы Букхайма. Стивенс умело заморочил ему голову, в результате чего вместо не слишком толстых «Подводных рыцарей» немец унес большой пластиковый пакет с несколькими дорогими книгами.

Незадолго до семи, когда хозяин велел подмести зал, неожиданно зашел полицай в чине квартального надзирателя. Виктор невольно вздрогнул — визиты таких гостей не сулили ничего хорошего для туземного персонала, но страж порядка заглянул, оказывается, не по службе, а показывал дорогу молодой привлекательной фрау, говорившей с незнакомым акцентом. Фрау кокетничала с полицаем и приобрела дешевую ерунду — карту города и брошюрку «Славянские пасьянсы». Еще она с удивлением прочитала названия нескольких книг, после чего громко сказала: дескать, подобная макулатура продается только в такой глухой провинции.

Запирая дверь и опуская решетку, Стивенс проговорил с неприязнью:

— Это была француженка, Виктор, некто Жаклин Прованс… Божье проклятье! Даже не блондинка и глаза непонятного цвета. Ты представляешь — этот позор европейской расы тоже признали равными арийцам! Куда катится мир…

Махнув рукой, он направился в пивную «Бочка и кружка», а Виктор перебежал улицу и вышел к станции штрассенбана. После вчерашнего дождя в лесу наверняка появилось немало грибов. Если повезет, он сможет принести домой хоть что-нибудь.

До него здесь успели побывать и городские грибники, и жители ближних деревень, поэтому надежды на богатую добычу стремительно растаяли. В прихваченные из магазина пластиковые пакетики удалось собрать лишь горсточку земляники, черники да немного сыроежек, лисичек и волнушек. Боровик попался всего однажды, подберезовики тоже были антикварной редкостью. Ну что поделать, хоть какая-то польза. Старики совсем плохие, витамины нужны — на своем огороде даже лук не уродился толком…

В поисках ягод Виктор провозился до сумеречных времен и вздрогнул, услыхав совсем рядом чужие голоса. Несколько человек переговаривались по-русски, причем слова произносили непонятные — прямо, как тот профессор.

— Все изменилось, дядя Гриша. Мы выглядывали три часа назад, потом еще через час… Обстановка была прежняя, парк, дорожки… А теперь этот лес.

— Петрович прав. Даже рельеф другой. Но город по-прежнему в той стороне. Вон, огни светятся.

— Будем брать языка… И книг накупить надо. Иначе не разберемся.

— Если случилось то, о чем я подумал, нас будут ждать.

— Не будут. Они думают, что мы придем в день, который на той газете напечатан. То есть на следующий год.

По рельсам рейхсбана Берлин-Варшау-Москау прогрохотал скорый пассажирский. Виктор попятился, но его уже обступили какие-то рослые — небось, не голодали с детства — крепкие мужики. Один из них даже окликнул беднягу чужим именем. Виктор оглянулся, но никого больше поблизости не было, то есть эти четверо обращались именно к нему.

— Вы ошиблись, добрые люди, — струхнув, смиренно проговорил он. — Меня Виктором зовут.

— Верно, не тот парнишка, — согласился незнакомый парень лет тридцати, державший обе руки в карманах роскошного брезентового плаща. — Похож, но не Вадим.

Другой — постарше, носивший кожаную куртку поверх гимнастерки, признал не без удивления:

— Пожалуй. Вадим был здоровее, повыше ростом. А ты, парень, бледный какой-то. И одет в лохмотья. Спортом не занимаешься?

Четверо беззлобно засмеялись, а Виктор зыркнул на обидчиков бессильным взглядом.

— Не заслужил я ваших насмешек, добрые люди, — он всхлипнул. — Сами знаете, нашему брату в спортивные залы вход заказан. И вовсе не лохмотья на мне. Я, хоть унтерменш, но все-таки на самое дно не спускаюсь. Мои родители всю жизнь честно служили рейху, чтобы меня во вторую категорию вывести.