— Вижу металлический костыль, а к нему привязана тонкая веревка.

— Она идет вниз?

— Да.

— Рукой дотянешься?

— Дотянусь.

— Когда мы войдем в избу, перерезай веревку.

В доме Рылов подвел понятых к отверстию печи и предложил внимательно наблюдать. В наступившей тишине было слышно лишь тяжелое сопение Копытова-старшего. Алексей же равнодушно стоял у двери, на его угрюмом лице не отражалось никаких чувств. Все замерли.

Вдруг в печи раздалось какое-то шуршание, и сверху на пол камина упали два больших чемодана и туго набитый вещевой мешок.

— Бог послал, — удовлетворенно улыбнулся прокурор. — Ну, что скажете, гражданин Копытов?

Когда Федор, запыхавшись, возвратился в дом, прокурор уже разглядывал разложенные на полу вещи, которые они так упорно искали. Вместе с вещами из дома Копытовых были изъяты обоюдоострый кинжал и сапожный нож, а также все огнестрельное гладкоствольное оружие и боевые припасы к нему.

Копытовы — отец и сын — были арестованы.

10

Переломов бо́льшую часть изъятых вещей опознал, они принадлежали сержанту Петренко. Но дальше этого дело не продвинулось. Копытовы стояли на своем: ничего про Петренко не знаем, уехал и все.

— А вещи?

— Вещи оставил на хранение.

— Зачем вы их прятали?

— Боялись, что кто-нибудь украдет.

— Почему же отрицали, что у вас имеются вещи Петренко?

— Думали, что, раз Петренко исчез, зачем говорить про вещи — нам останутся. Да и боялись подозрений.

— Но ведь следствием установлено, что Петренко уезжал с вещами.

— Часть увез, а часть оставил.

— Зачем оставил?

— Хотел вернуться за ними позднее. Он ведь присмотрел в нашей деревне невесту.

Такие или примерно такие показания давали Копытовы прокурору. Рылов понял, что их объяснения вполне логичны, и не сомневался в том, что Копытовы обговорили все детали своих показаний заранее, но опровергнуть их доводы было нечем. Собранные улики пока еще не позволяли пробить возведенную Копытовыми стену запирательства. Несмотря на это, Рылов все же решил предъявить Копытовым обвинение в убийстве Николая Петренко.

Старик Данила, ознакомившись с постановлением, спокойно заметил:

— А может, Николай-то жив, а вы нам убийство приписываете?

— Мы обнаружили труп Петренко.

— Где? — хрипло спросил Копытов, заерзав на стуле.

— На вашей бывшей земле.

В ответ Данила разразился гомерическим хохотом. Откинув голову на спинку стула и задрав вверх бороду, он судорожно затрясся.

— Так этому покойничку уже полвека, — наконец выдавил он из себя, вытирая покрасневшее лицо, и перекрестился.

Когда Копытову-младшему стало известно о том, что на территории их бывшей заимки обнаружен истлевший труп, он равнодушно заметил:

— Это, наверное, работа еще моего деда или прадеда, а может, и кого другого. Вся наша деревня в прошлом промышляла этим. За золотишко могли любому горло перерезать.

Рылов никак не мог понять психологию Алексея. Замкнутость и хитрость были присущи ему так же, как и его отцу. В то же время прокурор интуитивно чувствовал, что сын чем-то отличается от отца. Иногда он позволял себе осуждающие высказывания, наподобие этого, но сразу же замыкался, и ни одна мысль не отражалась на его неулыбчивом лице и в равнодушном взгляде. Рылову казалось, что Алексея что-то гнетет, что-то гложет его душу изнутри, но наружу не прорывается: не позволяет копытовская угрюмая натура.

Однажды в минуту откровенности Алексей заявил прокурору и Чернову:

— Николая вы все равно не найдете.

В его интонации Рылов уловил слабый оттенок тоски. А может быть, ему это просто показалось.

— Что же он, уехал за границу?

— Может, и за границу, — Алексей повторил эти слова как бы машинально и опять ушел в себя.

О том, чтобы при таких обстоятельствах направлять дело в суд, не могло быть и речи. Отсутствие трупа Петренко делало позицию обвинения очень шаткой и уязвимой. Не укрепляли ее и несколько сотен ответов из разных уголков страны, свидетельствующие о том, что Николай Павлович Петренко нигде проживающим не значится. Рылов понимал, что достаточно в суде возникнуть даже такому абсурдному вопросу, не сменил ли Петренко фамилию, и это уже породит сомнение в его гибели. И, хотя в деле было достаточно данных, говорящих о том, что у Петренко не было никаких оснований менять фамилию и исчезать из поля зрения близких людей, эти данные не могли бы устранить сомнение в его гибели. А всякое сомнение, по советским законам, толкуется в пользу обвиняемого.

И Рылов, и Чернов с нетерпением ждали из Москвы, куда были направлены обнаруженный на пепелище заимки череп и фотография Петренко, заключения. Обнадеживало то, что областная биологическая экспертиза, сославшись на специфические условия, в которых находился труп (сухая песчаная почва, пепел), не дала категорического заключения о времени гибели этого человека.

Наконец долгожданный пакет из Москвы пришел. Рылов был в отъезде, и Чернов первый ознакомился с документами. Едва взглянув на фотографию лица, восстановленного по черепу, Федор понял, что их надежды рухнули. На фотографии был изображен мужчина с сильно выступающими подбородком и лбом, так что создавалось впечатление, будто остальные части лица, в том числе и нос, находятся где-то в глубине между ними. Особенно хорошо это было заметно на фотографии в профиль. Заключение было категорическим, из него вытекало, что найдены останки не Петренко, а кого-то другого. Тщательное биологическое исследование показало, что костяк пролежал в земле несколько десятков лет.

11

И вот Федор опять в Копытове. «Николая вы все равно не найдете», — временами звучал у него в ушах голос Копытова-младшего. «Найдем, наверняка найдем», — мысленно возражал ему Чернов. Но как найти?

В селе не было ни одного человека, с которым бы он не беседовал, в окрестностях — ни одной тропинки, по которой бы он не прошел в поисках хоть каких-нибудь следов загадочного происшествия. «А все ли я сделал для того, чтобы найти эти следы?» — подумал Федор.

Неожиданно ему пришла в голову простая мысль: «Я еще ни разу не говорил с местными мальчишками, а ведь это вездесущий народ». Эта мысль заставила Федора заторопиться в сельскую школу. Было как раз первое сентября — «открытие» учебного года. Вскоре он уже стоял во дворе начальной сельской школы — в веселом, говорливом царстве. Шла большая перемена.

«Дядю следователя» здесь знали все мальчишки, знали они и то, что он арестовал бородатого злого старика Копытова. Многие помнили Петренко: «Это дядя с Чукотки, у которого всегда были конфеты».