«Приказных» же людей в этом слое на рубеже XVII–XVIII веков, то есть тех, кто был занят непосредственно функциями государственно-административного управления, в России насчитывалось около 4,7 тысячи человек, тогда как в Англии в начале XVIII века при вчетверо меньшем населении их было 10 тысяч.

И позже общее число российских чиновников было довольно невелико, особенно при сопоставлении с другими странами, хотя в России значительная часть преподавателей, врачей, инженеров и людей других специальностей находилась на государственной службе и входила, таким образом, в состав чиновничества. К 1917 году всех государственных служащих насчитывалось 576 тысяч, а во Франции, численность населения которой даже вместе с колониями значительно уступала численности населения Российской империи, в государственном аппарате в 1914 году служило 468 тысяч человек, в Англии в том же году (с населением втрое — вчетверо меньшим) — 779 тысяч. В США в 1900-м (при населении в полтора раза меньшем, чем в России) чиновников было 1275 тысяч. Наконец, в Германии в 1918 году (при населении в 2,5 раза меньшем, чем в России) — 1,5 миллиона человек.

Качественный уровень чиновничества был у нас, в общем, весьма высок, ибо система образования, сложившаяся в России к тому времени в тех её звеньях, которые непосредственно пополняли своими выпускниками наиболее квалифицированную часть интеллектуального слоя (гимназии и вузы), находилась на уровне лучших европейских образцов, а во многом и превосходила их. Дореволюционные русские инженеры, в частности, превосходили своих зарубежных коллег именно по уровню общей культуры, ибо в то время в России на это обращали серьёзное внимание, не рассматривая инженерную специальность как узкое «ремесло».

Интеллектуальный слой старой России отличался тем, что он был преимущественно дворянского происхождения. Фактически, интеллектуальный слой и был дворянством, то есть образовывал, в основном, высшее сословие.

Так или иначе, с учётом численности населения в России было в 5–8 раз меньше чиновников, чем в любой европейской стране. При таких условиях нормальное функционирование государства было невозможным без многочисленных и развитых структур общинного самоуправления и весьма широкой демократии и в городе, и в деревне.

Но и помимо расходов на аппарат управления государству для своего сохранения приходилось очень много тратить. В XVI–XVIII веках основные траты пришлись на строительство пограничных крепостей-городов и уникальных по размерам оборонительных сооружений — засечных полос, крупных металлургических производств для выпуска оружия, строительство огромных каналов, сухопутных трактов, заводов, фабрик, верфей, портовых сооружений.

Это можно было осуществить, только взяв под правительственный надзор многие отрасли экономики. Без принудительного труда сотен тысяч государственных и помещичьих крестьян, без особого государственного сектора экономики построить перечисленные объекты было просто невозможно. И всё это в совокупности, по мнению академика Л.В. Милова, способствовало созданию крестьянской общины как необходимого компенсационного механизма выживания. А существование общины, в конечном счёте, вызвало к жизни наиболее жёсткие и грубые механизмы изъятия прибавочного продукта в максимально возможном объёме. И в основе крепостничества лежала та же община, круговая порука.

Богатство помещика определялось не количеством земли, которую он имел, а количеством крепостных душ, которыми он владел. А сам помещик зависел от центральной власти. Иначе при минимальном прибавочном продукте и требованиях безопасности государства было не выжить.

Важнейшее хозяйственное значение имело терпеливое и многовековое освоение таёжных ресурсов почти незаселённой Сибири, ибо соболь, белка и песец — это было тогда то же самое, что теперь нефть и цветные металлы, идущие на экспорт и дающие валютные ресурсы государству. Когда этот ресурс был исчерпан, роль главного экспортного товара стал играть хлеб, притом, что его не хватало внутри страны.

Так, на рубеже XIX–XX веков зерно составляло 47 % всего нашего экспорта. Менее известно другое: после вывоза на каждого жителя империи оставалось 15 пудов (240 кг) зерна в год, в том числе то, что шло на корм скоту. В странах же, закупавших русское зерно (Дания, Бельгия, США и др.), на каждого жителя приходилось от 40 до 140 пудов хлеба, — и они желали прикупить ещё. Но для нас этот вывоз был вынужденным и шёл за счёт экономии на своём питании. Не случайно государственные службы торопились собрать налоги немедля после уборки урожая, не без оснований полагая, что иначе крестьяне сами всё съедят.

Развитие России требовало интенсивной внешней торговли, а для неё нужны были незамерзающие порты, между тем, до Петра I был лишь один крупный порт — Архангельск близ Полярного круга. Уже к концу царствования Петра самым крупным торговым портом стал Петербург, а вторым по значению — Рижский порт, открывший ворота для потока товаров чернозёмных районов России. К концу XVIII века крупнейший перевалочный центр на пути сельскохозяйственной продукции этих регионов к Западной Двине — Калуга — превратился в крупнейший город России.

Освоение южных районов, присоединение Крыма дали возможность строительства черноморского торгового флота. С начала XIX века из Одессы и Таганрога резко увеличился вывоз за рубеж российского зерна, но чтобы проводить свои торговые суда через черноморские проливы, нужно было держать русские войска как можно ближе к Оттоманской Порте, причём, против выхода России в Средиземное море выступали ведущие страны Европы. Как же при таких условиях можно было обойтись без сильного государства?

А в начале XX века выяснилось, что содержать силу ему нужно было не только на западе и юге, но и на востоке.

Для понимания тех или иных процессов, происходящих в обществе, надо знать интересы и настроения составляющего его большинства. В России Николая II большинством были крестьяне. При всём разнообразии этого класса, трудившегося на огромных просторах нашей страны, всё же было у него и нечто общее, типичное. Понять, чем жили эти люди, каковы были их чаяния, важно, но трудно. Они не оставили мемуаров, они не писали «концепций». О жизни этого класса в XIX — начале XX века мы знаем из трудов учёных и заявлений политиков, почти сплошь происходивших не из крестьян, а из дворян или разночинцев.

Вот и рассказывают по сию пору легенды, что Россия производила столь громадный излишек зерна, что кормила весь мир. Остаётся за гранью внимания факт, что при таком «изобилии» еды крестьяне начала XX века носили одежду, в основном, 44-го размера.

Вот некоторые расчёты. Семья из четырех человек (двое взрослых с малолетними детьми), при урожае сам-3, с 4,5 га пашни (в двух полях) имеет чистый сбор 108 пудов. Для прокорма двух лошадей и двух коров надо потратить 40 пудов, тогда на людей останется 68 пудов, это в расчёте на «душу» 17 пудов, а на 2,8 «полных едока» (с учётом, что дети едят меньше) — 24 пуда. На год.

Это почти совпадает с нормой расхода на питание, но товарного зерна тут нет совсем. Лишь начиная с урожая в сам-4, появляется излишек, который можно продать.