Ангел стоит в водовороте огней и бликов. Оглядывается по сторонам с восторгом ребенка. Мокрую текстуру блузки измазал зеленцой неоновый язык. Помутневшая юбка облепила линию узких бедер. Блестящие капли падают с кончиков волос, заставляя дрожать тонкие плечи.

Встаю вплотную, прижав горячую ладонь к упругой талии. Наблюдаю. Взгляд девушки смущенно падает на мокрый асфальт. Поднимаю милое личико за тонкий подбородок. Зрачки, набухшие до безумия, пульсируют чернотой. Веки подрагивают. Не пойму, эти глаза мокрые от дождя или плачут.

Да, она преобразилась, куда сильнее меня. Помню ее иной, совсем другой: независимой, твердой. От прежнего образа не осталось и следа — смыло блестящими каплями дождя. Сейчас передо мной стоит девушка, невообразимая, красивейшая из всех!

Смотрю и не утолить эту жажду, не хватает дыхания. Сжимаю ангела в согревающем объятии, чувствую пьянящий запах дождя в волосах. Пью соленые капли с мокрых губ — слаще инжира.

* * *

Дом, где живет тайка, находится у подножия горы. Туда ведет дорога, петляющая меж толстых стволов деревьев. Таких массивных и старых, что кора покрылась мхом, а ветви сомкнулись, закрыв небо. Едешь будто по зеленому туннелю. Сижу сзади, задрав голову, любуясь дырявым потолком. Пахнет древесиной и сыростью. Держусь руками за женскую талию, чуть выше бедер. Ее тело дрожит. Едем мы не быстрее тридцати, и все равно складки свинцовой одежды холодят, руки покрылись гусиной кожей.

На блестящем асфальте раскиданы сухие ветки, мокрые от дождя. Яркими пятнами налипли листья. Серая полоса, желто-оранжевая по бокам, обвивает стволы в самую притирку. Обочины просто нет. В нескольких гигантских стволах вырублена выемка, чтобы уместился автомобиль. За очередным таким стволом мы свернули на коричневую тропинку. Колеса окрасились грязью, оставляя за собой чешуйчатый шлейф. Повсюду вокруг блестела пушистая трава.

Пробившись сквозь низкие ряды банановых деревьев, белый мопед подъехал к компактному строению и встал под тряпичным навесом. Тайка заглушила мотор. Я спешился и окинул взглядом небольшую кухню. Здесь на щебеночном полу, помимо мопеда, расположились стол, газовая плита и умывальник. У стены приветственно постукивал холодильник.

Наши вещи, впитавшие литры дождевой воды, уставшие, повисли на бельевой веревке. Стою у раковины с голым торсом. На мне традиционные хлопковые шорты — из ее гардероба; в развороте настолько широкие, что, кажется, сшиты на детеныша слона. Шорты легко подгоняются до нужного размера и закрепляются веревками на талии. Точно в таких же я тренировался в джунглях.

Смотрю в осколок зеркала, бреюсь. Поглядываю через отражение на женские ножки, танцующие у плиты. Невысокое и стройное тело в рубахе на китайский манер, скрепляемой на груди узелками. Рубаха, белая и широкая, свисает прямоугольником до бедер и резко обрывается. Рукава, как два хобота — приходится закатывать.

Тайка ловко орудует ножом, кроша овощи: цак-цак-цак. Нарезанные кусочки летят в разогретый вок. Пш-ш-ш. Подпрыгивают масляные капли. Над плитой поднимается пар и шипение. Воздух наполняется приятными нотками арахиса, имбиря и соевого соуса.

Вид этого милого повара напоминает эскимо. Всегда в ней присутствовала некая чарующая чудаковатость. В тот первый раз, когда мы встретились, она стояла во всем белом, а в руке было мороженое. Круглый мотоциклетный шлем скрывал волосы, делая ее похожую на мальчика. Глядя на непонятного пришельца, я растерялся. Но затем нервозность улетучилась, и появилось доверие. Кроме того, сам-то я был ничем не лучше — бездомный. Наверное, общая ненормальность нас и сблизила.

Тайка встала на носки, балериной потянувшись за специями. Тонкие мускулы икр напряглись. Рубаха поднялась до самых ягодиц, оголив округлые очертания. Я замер, парализованный моментом. Затем подол рубахи упал на прежнее место.

Уточняю по-тайски, неужто хозяйка готовит жареный рис с овощами.

— Не-ет, ты не так произносишь! — расхохоталась девушка, не отрываясь от готовки. — Правильно: «khao phat pak»! А ты, как мокрая индюшка, издаешь бульканье: пак-пак-пак.

— Как слышу, так и произношу! Кто же виноват, что у вас все слова трехбуквенные.

— Сам ты трехбуквенный, Вик! — покачала волосами.

— Я говорю по-тайский так плохо, — подхожу ближе, — потому что меня обучала самая вредная училка!

— Ах так! — взмахнув рукой, она резко повернулась.

Мой взгляд устремился вверх на взлетевший металлический блеск. Нож сделал несколько быстрых оборотов, застыл на секунду под потолком, затем стремительно, как молния, воткнулся в деревянную доску. Цак! Две половинки авокадо закачались, оголив крупное разрезанное семечко.

Мы стояли вплотную. Наши взгляды переплелись в прочный клубок — до давящего ощущения в животе. И так щекотно вдруг стало, что мы без причины по-детски рассмеялись.

Тайка протянула руку, заботливо вытерев пятно мыльной пены с моей щеки.

Затем, почесав нос широким рукавом, радостно произнесла:

— Еда готова.

Лучи солнца пробились сквозь дырявые тучи. Небо кое-где прояснилось, но ватные обрывки облаков зацепились за вершину горы. Яркие блики упали на акварельную растительность. Тени банановых деревьев машут хвостами. Мы кушаем палочками.

Волосы ангела, еще влажные, свисают резиновыми нитями. Стрижка каре визуально удлиняет лебединую шею. Тайка кажется очень юной, хотя она старше меня на пять лет. Действительно, люди в этой части света выглядят молодо, но в данном случае причина в другом — необыкновенная легкость. Боже, как она сияет! Ангельская кожа словно светится изнутри.

— Передай-ка салфетку, — говорю.

Ее рука потянулась вперед, и я обхватил тонкое запястье. Кисть напряглась в попытке ускользнуть, но я удержал. Мне не хотелось отпускать. Я чувствовал как наши ладони тают, сливаясь в общее тепло. Приятное чувство разлилось по предплечью.

Глаза девушки закрылись, бросив длинную тень от ресниц. Затем, взмахом крыльев, ресницы распахнулись. И я увидел тот самый взгляд — ласкающий, женский, материнский. Шелковый взгляд. Пропитанный нежностью кошки и любовью к мужчине, на которого он направлен.

Так мы и сидели, держась за руки и перестав жевать. Во рту слюна обволокла и растворяет комок риса. В этом моменте заключено все, что не выразить словами. Дом, пропитанный запахом дождя. Блики на траве. Тепло ее ладони. Непринужденность. Все такое родное и близкое! Будто сладкий сон, где у меня снова есть семья, жена, дом. Стало ясно, в какую реальность я всегда держал путь.

* * *

Диванчик из лозы еле умещается на маленькой веранде второго этажа. На стене висят черно-белые фотографии — портреты пожилых азиатов. На чайном столике стопки книг.

Книги не навалены в кучу, как в прошлый раз, а стоят колоннами разной высоты. То, как организованы столбики, не выдало никакой последовательности, хотя поначалу показалось, что это Фибоначчи. Подобрав со стола «Искусство любить», лежавшую сама по себе, листаю растрепанные пожелтевшие странички.