– А зачем это Павлу Фельдману? – Артем уже представил бурную реакцию приятеля и характер произносимых слов. – И с какого бока здесь я? Ну хорошо, Евгений Гурвич и Павел Фельдман могут вспомнить былые годы, совместные пьянки в аудиториях и общежитиях, совместные походы в кожно-венерический диспансер…

– Павлу Фельдману это нужно, – отрезал Гергерт, – поскольку, по легенде, он становится вашим сообщником. А вы по каналам Павла Фельдмана ищете покупателя картины «Торжество истины» Питера Брейгеля Старшего. И находите Романа Ватяну. Продаете недорого – скажем, миллионов за тридцать. Но ратуете за безопасность сделки, в полном неведении, куда попадете.

– Прекрасная фантастика, – покачал головой Артем.

– Отнюдь, – ехидно усмехнулся Гергерт, – вспомните обстоятельства, при которых было уничтожено «Торжество истины». Остров в Северном море, отсутствие посторонних. Все, как говорится, свои. Кроме вас и Фельдмана, уцелел лишь один человек из туристической группы, не имеющий отношения к охоте на картину. Он уехал в свой уральский город, и его контакты в ближайшее время будут отслеживаться. Господин Ангерлинк скончался, люди из его группы будут молчать как рыбы. Никто никогда не узнает, кто они такие. Таким образом, события на острове в Северном море предстают в ином свете. Никакого катера с Ангерлинком. Вы, Фельдман с подбитой ногой, парень из уральского города и трупы злодеев. Картина остается при вас, вы прячете ее на побережье, а впоследствии люди Фельдмана забирают ее из тайника и увозят в Швейцарию, – причем используются втемную. По легенде, «Торжество истины» снова у вас, и вы ищете выгодного покупателя. Описать картину сможете. Во избежание недоразумений, в кабинке номер тридцать банка «Летуаль» в швейцарском городе Мартиньи – улица Мон-Пегасс, в здании с аналогичным номером тридцать – будет лежать правдоподобная копия работы Брейгеля. Проигнорировать покупку легендарной вещицы Ватяну не сможет. Если выманить его в Швейцарию, тоже неплохо…

– Не верю, – фыркнул Артем, – у вас не было возможности сделать копию с картины.

Гергерт засмеялся – ну в точности демоническим смехом.

– У нас – не было. Но была у людей, к которым попала картина после того, как ее обнаружили в Брюсселе. Работал эксперт, доказавший подлинность шедевра, после него работал опытный копиист. Не будем уточнять, каким путем мы завладели копией. В ней нет ничего демонического, разумеется. Эксперт, а такой у Ватяну неизбежно сыщется, вычислит фальшивку, но это уже наша проблема – как успеть среагировать.

– Отсюда следует вопрос, – сказал Артем, – каким образом вы собираетесь контролировать ситуацию и вытаскивать из задницы своих «внештатных агентов»? Или не собираетесь?

– Собираемся, – деловито кивнул Гергерт, – иначе пропадает смысл операции. Не ваша забота, Артем Олегович. Вопрос решенный. Проблему нужно снять в течение месяца. Неделя на раскачку – пусть полиция свыкнется с мыслью, что в расследовании убийства Оливье Варнера ей не видать прогресса как своих ушей. Потом исчезайте – сочинив, разумеется, благовидный предлог. Билеты, деньги, прикрытие – об этом можете не волноваться. Вам же хочется вернуться ненадолго в Россию?

– Мечтается, просто сил нет, – съязвил Артем, – баня, водка, гармонь и лосось. Вы уверены, что Павел Фельдман не спустит меня с лестницы? Вы не в курсе, что он собирается стать отцом?

– Бывает, – сухо кивнул Гергерт. – Никто, как говорится, не застрахован. Можете намекнуть своему другу, что имеется шанс стать БОГАТЫМ отцом. С вами свяжутся в Сибири, Артем Олегович. Одних не оставят…

Оставшись в одиночестве, он долгое время тупо созерцал пространство. В ушах звенело. Такое впечатление, что за стенкой пианист в черном фраке и белых штиблетах исполняет траурного Шопена. Потом он спохватился: самое время приготовить зарядное устройство системы «стакан»…

Сибирская земля встретила непризнанного художника проливными дождями. Зимы в этот год на исторической родине не было, весна осталась незамеченной (зазеленело еще в апреле), теперь и лето отменялось. Низкие тучи, промозглый ветер, температура чуть выше десяти. Уныло, слякотно. Он тоскливо смотрел, как пробегают за окном такси знакомые дома, рекламные плакаты, люди и собаки жмутся друг к дружке под навесами на остановках, грязные иномарки, с ревом проносясь, обливают их водой из луж, наглядно демонстрируя, что свинство водителей прямо пропорционально мощности их автомобилей. Он вышел у Рок-сити на центральном проспекте, купил в ближайшем магазине зонтик, побрел пешком на вокзал, чтобы сдать сумку в камеру хранения. С ним происходило что-то странное: абсолютно не хотелось идти в свою «элитную» квартиру на улице Крылова – как бы многозначительно не гремели ключи в кармане. Скверные воспоминания связаны с квартирой. Страшная коллекция умбара, грабеж средь бела дня с последующей кончиной грабителей, смерть Лики, которая его любила, а он ее нет, и теперь сожалел об этом и страшно раскаивался…

Он бродил по улицам, заглядывал в лица спешащим прохожим, забредал в магазины, которых в центре было, как муравьев в муравейнике, разглядывал хитрозакрученные бансаи, люстры из богемского хрусталя, сувениры. Постоял у сигаретного ларька с объявлением: «Ушла на обед. Не вернусь к шести – ушла на ужин». Чисто по приколу проехал пару остановок на троллейбусе, о чем немедленно пожалел – за три квартала у троллейбуса четырежды падали рога, дважды Артема обматерили и намяли бока. «Вывозился в народе», – как писал кто-то из классиков.

– Вы выходите на «Синтетике»? – спросила сжатая со всех сторон синеглазая девушка в трогательном беретике.

– Не знаю, – выдохнул Артем.

– Тогда давайте меняться…

– Чем?

– Местами…

– Какими?

Девушка прыснула, и ему очень захотелось выйти вместе с ней. Он догнал молодую горожанку, когда она задумчиво стояла у лужи, гадая о ее глубине, помог переправиться, представился французским миллионером и предложил, не глядя, пожениться.

– Где вы были два месяца назад, миллионер, – всплеснула руками синеглазка, – когда я выходила замуж?

– Тогда давайте посидим в кафе, – сконфуженно вздохнул Артем, – в феврале месяце, когда я еще не был миллионером, в соседнем здании работало симпатичное заведение, там готовили прекрасный кофе и все ему сопутствующее. Клянусь, я не буду к вам приставать как банный лист.

Она удивленно смотрела Артему в глаза. Как-то неохотно вспомнила, что сегодня ей нужно пораньше прийти домой, чтобы купить продуктов, навести порядок, потому что завтра приезжает муж из командировки, она устала на работе, в офисе было так холодно, проклятое лето, и вообще…

В кафе он узнал, что зовут хорошую девочку Лидой. Но хороша она не только этим. Буквально всем. Они о чем-то говорили, смотрели друг другу в глаза, смущались, пили кофе. Ей не хотелось возвращаться домой. А его пленили ее красивые голубые глаза, овальное бледноватое лицо, изящные завитушки локонов, детская робость, с которой она посматривала на посетителей кафе, боясь увидеть знакомых. Все было хрупко, трепетно, нежно. После третьей чашки он согласился с девушкой, что они засиделись в этих стенах, пора и честь знать, вывел ее из кафе, поймал частника, назвал адрес: гостиница «Обь»… В пути он крепко держал ее за руку, она смотрела на него огромными от изумления ангельскими глазами. Потом в гостинице, когда, подпрыгивая от нетерпения, он заказывал лучший в этом гадюшнике номер (да хоть и президентский, разве в деньгах счастье?) – в ее глазах, помимо изумления, появилось что-то другое. Щечки играли румянцем, она, нетерпеливо сглатывала, теребила ремешок. Он начал целовать ее еще в лифте, который волок их на последний этаж. Повисли руки, упала сумочка, обмякла, застонала. А когда закрылась дверь «лучших в гадюшнике» апартаментов, уже и непонятно, кто на кого набросился…