Я стояла в лаборатории у Хаузера. Она размещалась в примитивном прямоугольном сарае из гофрированного железа, но была на удивление хорошо оборудована и при скромных размерах весьма эффективно работала. В соответствии с программой исследований «Гроссо Арборе» Хаузер изучал патологию шимпанзе. На данном этапе он занимался определением глистов, паразитирующих у шимпи, и каждый раз с алчностью в голосе приветствовал появление очередной порции принесенных с поля фекалий.

И вот мы стояли и вместе рассматривали жалкие останки детеныша шимпанзе, простертые на препарационном подносе из нержавейки. В хозяйстве у Хаузера был небольшой генератор, подававший ток на его центрифуги и холодильники. В углу настольный вентилятор без конца повторял свое «но-у, но-у, но-у», поворачиваясь из стороны в сторону. Хаузер был в белом халате и в брюках, но под халатом не было ни рубашки, ни майки. Сквозь пары антисептиков и спиртов для консервирования я чувствовала острый кисловатый душок, исходивший от его тела, зловонный слой в напластовании запахов.

Он что-то пробурчал и ткнул в тельце шариковой ручкой. Подержал на весу крошечную синеватую ногу и снова опустил ее на поднос.

— Это шимпи, — твердо сказала я.

— Разумеется. Совсем детеныш, умер, скорее всего, сутки тому назад. Но точно определить не возьмусь. Мозги — подчистую, внутренности — тоже. С остальным и возиться не стоит. Где вы это нашли?

— М-мм… На одной из моих зон кормления.

— Отвечала благоразумная и сдержанная миссис Клиавотер.

Я, пропустив реплику мимо ушей, выложила на стол баночки с образцами.

— Нельзя ли определить, — начала я как можно более небрежно, — не съел ли кто-нибудь из этих, — и я кивнула на баночки, — вот этого? — И я указала на поднос.

Хаузер задумался, напряженно уставившись на меня. Пот солнечными каплями выступил на его лысом черепе.

— Да, — сказал он, — сложно, но можно.

— Я была бы вам очень признательна.

— Но тогда, я полагаю, эти фекалии к шимпанзе отношения не имеют. — Он постучал ручкой по одной из банок. Хаузер был не дурак, и это раздражало.

— Избави бог, — пожала плечами я. — По-моему, никакого. — Я постаралась усмехнуться, и это получилось достаточно естественно. Но я чувствовала, что мозг Хаузера напряженно работает, просчитывая последствия. — Просто есть у меня одна безумная теория — о хищниках. — Едва сказав эти слова, я тут же о них пожалела. Я сболтнула лишнее: никто лучше Хаузера не знал, чем питаются шимпанзе. Работая только с калом, он определил десятки растений и плодов, входящих в их рацион. Теперь он будет изучать мои препараты чересчур внимательно. Неизвестно, с какой стати я вдруг устыдилась своих мелочных уловок. Почему я не поделилась своими подозрениями, не проверила свою гипотезу, изложив ее товарищу по работе? Ответ был очевиден: чтобы доверять своим коллегам, я их слишком хорошо знала.

— Это не срочно, — сказала я. — Когда у вас выдастся свободная минута.

— Нет, я займусь этим прямо сейчас. — В голосе Хаузера прозвучала угроза.

Когда я вышла из лаборатории, мне стало чуть легче. Снаружи было жарко, горячие лучи послеполуденного солнца пробивались сквозь бледную пелену тонких облаков. Птицы молчали. Звуки доносились только с искусственной зоны кормления, и, судя по громкому пыхтению, уханью, лаю и визгу, дармовые бананы Маллабара могло пожирать как минимум дюжины две шимпанзе. А если их столько собралось, то там же должны быть и все остальные: Маллабар, Джинга, Тоширо, Роберта Вайль и полдюжины ассистентов, которые истово наблюдают и лихорадочно строчат реляции. Ян Вайль наверняка в поле: он, как и я, без особого доверия относится к любимой игрушке Маллабара.

Я шла к своей палатке, раздумывая, удачно ли я изобразила Хаузеру дело с найденным трупиком. Следует научиться искусству уходить от ответов. Неловкая увертка равносильна признанию, думала я. Я бы упрекала себя и дальше, но отвлеклась, увидев, что меня дожидаются Джоао с Алдой. Лены нигде не видно, доложили они. Посылать их куда-либо в это время суток было уже бессмысленно, поэтому я отпустила их домой. А сама вытащила стул в тень парусинового навеса, натянутого над входом в палатку, и села писать письмо матери, но голова у меня была занята другим, я не могла сосредоточиться и оставила эти попытки на третьей или четвертой строчке.

Вечером в буфете я дождалась, когда Роберта уйдет, и подошла к Яну Вайлю. Его удивление, а потом радость и хитроватое торжество во взгляде были бы трогательны при других обстоятельствах, но он был явно доволен тем, что я заговорила первая, и это меня злило. Нас связывали дружеские отношения и профессиональная солидарность, меня с ним — во всяком случае. Я проводила некое безобидное расследование, зачем же примешивать сюда что-то личное, предполагать посторонние мотивы. Он поставил поднос и с подчеркнутым вниманием повернулся ко мне.

— Итак, — сказал он, посылая мне своими белесыми глазами из-под белесых ресниц множество телепатических признаний, пылких, но бесполезных: Ян Вайль меня не привлекал.

Я спросила, не рожала ли в последние дни какая-нибудь из его северных шимпи.

— Нет, две беременны, но на ранних стадиях. А что?

— Сегодня я нашла мертвого детеныша. Ищу мать.

— Отчего он умер?

— Наверно, несчастный случай. Не знаю.

Он потер подбородок. Свет от фонаря «молния» упал на его предплечье, поросшее густой, курчавой, жесткой золотистой шерстью. Волосяной покров чуть ли не в полдюйма толщиной.

— Была еще пара кочевниц почти что на сносях. Хотите их проверить? Если Юджин не будет завтра заниматься кормлением, можем поискать. Думаю, найти несложно.

— Прекрасно, — сказала я, стараясь не замечать его по-мальчишески довольной ухмылки. Мы договорились встретиться в семь утра. Он подъедет на «лендровере» и меня заберет.

По дороге к своей палатке я обратила внимание, что у Хаузера в лаборатории все еще горит свет. Я сообразила, что вечером его не было в столовой, и источник беспокойства у меня в душе снова начал цедить свои холодные капли. Привычки работать по ночам за Хаузером не числилось.

Получасом позже, когда я записывала дневные данные в журнал полевых исследований, голос Маллабара снаружи спросил, нельзя ли сказать мне несколько слов. Я впустила Маллабара и предложила ему виски, но он отказался. Обведя глазами палатку, он снова пристально посмотрел на меня, словно мои вещи могли дать ему ключ к тайнам моего «я».

Я предложила ему сесть, но он, стоя, перешел прямо к делу.

— Вы сегодня нашли труп детеныша. Почему вы мне о нем не сообщили?

— А с какой стати?

Он терпеливо улыбнулся, как мудрый директор школы, имеющий дело с трудным подростком. Разговаривая с Маллабаром, я всегда старалась держаться как можно самоувереннее. Он умело очаровывал всех подряд, и я стремилась показать, что его обаяние на меня не действует.