После той первой встречи она часто натыкалась на Додда на прогулках и постепенно становилась с ним более откровенной. Констанция даже пыталась его разговорить, надеясь получить хоть крупицу сведений о нем самом.

В один прекрасный день, когда они проходили мимо озера, у которого Додд впервые «случайно» встретил ее, он произнес:

— Я приехал сюда, не зная тут никого и не ожидал увидеть здесь никого, кто стал бы мне интересен… Честно говоря, я даже питал некие надежды не встречать здесь таких людей.

Констанция промолчала, но почувствовала, что он собирается сломать ее последние барьеры. Додд серьезно продолжал:

— Как бы то ни было, я начал наслаждаться нашими маленькими прогулками.

— Я тоже, — призналась она, повернувшись к нему лицом. — Но, знаете, иногда мне кажется, что Малькольм Додд — не настоящее ваше имя.

— Не настоящее? — переспросил он.

— И еще мне кажется, что вы здесь не только для того, чтобы… отдохнуть. Сперва мне даже подумалось, что вы детектив.

Он пристально посмотрел на Констанцию и, внезапно приняв решение, ответил:

— Да, вы угадали — меня зовут не Додд. Но я не детектив, тут вы ошиблись. Я наблюдал за вами потому, что ваша история… Ну, не то чтобы очень меня заинтересовала, но… Просто, когда я ее услышал, меня потянуло к вам. Вы многое пережили перед тем, как сюда попасть. И я тоже приехал сюда не от хорошей жизни. Я здесь для того, чтобы решить, что мне делать — бежать или сражаться.

Он без колебаний протянул Констанции визитку, на которой значилось: «Мюррей Додж, казначей, «Глоб импорт компани».

— Что вы имеете в виду? — быстро спросила она, почти не ожидая ответа. — Что вы такое натворили?

— О, полагаю, моя история не нова, — к больтому удивлению Констанции, устало ответил он. — Я начал в компании рассыльным, а когда фирма приобрела вес, выросло и мое положение в ней. В конце концов я сделался казначеем. Если коротко — я вложил кое-куда принадлежащие компании деньги и потерял их. Мне не нужно рассказывать вам, каким образом кассир или казначей может это сделать.

Констанция не на шутку испугалась. Был ли он тем, кем представился? Или искусно подводил ее к признанию? Подталкивал к тому, чтобы она тоже рассказала о своем прошлом, которое так искусно скрывала; о том, как вместе с покойным мужем подделывала чеки?

— Как же вы во все это влипли? — нерешительно спросила она.

— Несколько лет тому назад, — с обескураживающей откровенностью начал Додж, — компания обнаружила, что мы можем обставить своих конкурентов весьма нехитрым способом. Самый крупный акционер, мистер Дюмон, находился в дружеских отношениях с некоторыми таможенниками, и… Ну, мы начали проставлять в таможенных декларациях заниженную цену на наши товары. Это было легко. Все, что требовалось, — это подкупить некоторых таможенников. Президент компании, Валтон Беверли, возложил самую грязную работу на меня как на казначея. Можете себе представить, чем мне приходилось заниматься…

Теперь Додж уже не скрывал своего циничного отношения к работе.

— Вскоре выяснилось, что каждый человек имеет свою цену. У кого-то она была больше, у кого-то меньше, но купить можно было всех. Так я считал. В мои обязанности входило узнать, кто во сколько себя ценит, и постараться максимально сбить цену без ущерба для безопасности дела. Так все и шло, от одной нечестной сделки до другой. Я знал, что тоже нечист на руку, но думал, что не настолько плох, как мои начальники, возложившие на меня всю грязную работу. Вот только для подобных дел мне не хватило везения и, возможно, характера. Да, я тоже пытался не упустить свою выгоду — и вот потерял деньги, которые намеревался вернуть после того, как пущу их в оборот. А теперь меня преследуют или скоро начнут преследовать те самые жулики, поручившие мне делать эту работу! Поэтому я здесь и все время ожидаю, что кто-нибудь тихо подойдет ко мне сзади, хлопнет по плечу и шепнет: «Попался».

Время не смягчило для Констанции горечи утраты. Она почему-то чувствовала, что весь мир — по крайней мере, все общество — в долгу перед ней за то, что она лишилась мужа. Мир обязан был за это заплатить. Она сочувствовала молодому человеку, и ей казалось, что он так нуждался в ее дружбе. Почему бы ему не помочь?

— Вы и в самом деле хотите знать, что я думаю? — спросила Констанция, когда Додж рассказал свою жалкую историю.

Впервые с тех пор, как она поняла, что Малькольм с ней откровенен и действительно решил сбросить с плеч тяжелую ношу, Констанция посмотрела ему прямо в глаза.

— Да, — с готовностью ответил он, перехватив ее взгляд. И настойчиво повторил: — Да!

— Я думаю, — медленно проговорила Констанция, — что вы бежите от боя, который еще даже не начался.

Эти слова взволновали ее саму. Однажды она уже вкусила горько-сладкий плод преступления и теперь не остановилась, чтобы подумать, хорошо поступает или плохо. Если бы Констанция задумалась, ее этические воззрения стали бы нелогичными. Но ей хватило того, что вскоре после знакомства с этим человеком она почувствовала в нем чуть ли не родственную душу.

Малькольм, то есть Мюррей, тоже скорее почувствовал, чем понял, что между ними быстро протягиваются нити дружбы.

В характере этого человека было сразу переходить от слов к делу. И вот он потянулся к нагрудному карману, и в руке его блеснула холодная черно-голубая сталь автоматического пистолета. Мгновение Мюррей будто попытался взвесить оружие на ладони, потом быстрым и решительным движением отшвырнул. Пистолет упал в воду со звуком, отвратительно напоминающим предсмертное бульканье в горле умирающего.

Додж повернулся к Констанции Данлап и с вызывающей, отчаянной улыбкой, которую она видела уже не раз, воскликнул:

— Вот так! Занавес поднимается, вместо того чтобы упасть!

Несколько мгновений они молчали. Потом он спросил:

— И что мне делать дальше?

— Что делать? — переспросила она.

Теперь на Констанцию лег груз ответственности за то, что она помешала его отчаянным планам. Но груз этот ее не тяготил; наоборот, то была приятная ноша.

— Как следует из ваших же слов, — сказала она, — ваше начальство пока ничего не знает. Вы опередили их, взяв маленькие каникулы. Сейчас вы вполне можете исчезнуть, прежде чем обнаружится дефицит. Но… Вы спрашиваете, что делать? Возвращайтесь.

— А когда дефицит обнаружится? — спросил Додж.

Ему явно не терпелось услышать, что же она предложит делать дальше.

Констанция соображала достаточно быстро.

— Знаете что? — воскликнула она, отбросив всякую сдержанность. — Никто в Нью-Йорке, кроме довольно узкого круга моих бывших знакомых, меня не знает. Я смогу жить тихо и незаметно, заведя новых знакомых. Уже несколько недель я для собственного развлечения изучаю стенографию и теперь довольно сносно ею владею. Увольте вашу секретаршу. Поместите в газетах объявление, что ищете новую, и я отзовусь. Может, тогда я сумею вам помочь. Потому что издалека трудно решить, что делать дальше, а если я буду рядом, я смогу помогать вам советами.