— Лошади тоже травоядные, а знаешь, как больно кусаются, — сказал какой-то старичок, протискиваясь поближе к кассе. — Вот однажды со мной в деревне такой случай был…

Но я так и не узнал, что с ним в деревне случилось, потому что незаметно выбрался из толпы и убежал из магазина.

На улице я пересчитал с таким трудом добытые деньги. Их хватало на семь пирожков. Мне так хотелось есть, что казалось, и двадцати штук будет мало. Недолго думая я побежал в кулинарию.

— Дайте мне, пожалуйста, семь пирожков, — выкрикнул я, протягивая деньги в кассу.

Первый пирожок я проглотил, почти не прожевав его, такой голодный был. Прямо крокодил, а не мальчик. Второй пролетел тоже незаметно. Надкусив третий пирожок, мне показалось, что в нём маловато начинки. Что-то не рассчитал свои силы, подумал я, доедая пятый пирожок. На последний мне вообще смотреть не хотелось. Вот что делает с людьми жадность.

Домой я вернулся, еле волоча ноги, так объелся. Там меня ждал сюрприз — папа уже вернулся.

— Сынок, прости, — сказал он. — Случайно закрыл дверь на оба замка. Ты, наверное, голодный? Из-за меня целый день ничего не ел. Прости меня, родной. Посмотри, что я тебе принёс, — весело добавил папа и положил передо мной пакет с пирожками. — Всем известно, что ты их любишь!

— Спасибо, — улыбнулся я и достал из пакета пирожок с мясом. Есть мне уже не хотелось, но я так люблю своего папу.

Этот пирожок оказался самым вкусным.

Наступил новый учебный год. В сентябре солнце греет почти так же, как в августе, особенно в первой половине месяца. Но сегодня было как-то особенно душно и жарко. В такой день лень что-то делать.

Моя младшая сестрёнка Наташка быстро приготовила свои уроки, а я, пока родителей не было дома, всё время смотрел телевизор. Показывали новый фильм про индейцев, и я совершенно забыл про домашние задания.

— Пойду на улицу, погуляю, — сказала мне Наташка.

— Подожди меня, — быстро засобирался я. — Только кроссовки надену.

— А уроки ты выучил? — спросила вредная сестра.

— Нет.

— А посуду помыл? За хлебом сходил? А в комнате убрался?

— Потом! — махнул я рукой.

— Мама ругать будет, — предупредила Наташка. — А если завтра двойку получишь, так отец вообще отлупит тебя.

— Не отлупит, — уверенно ответил я. — Вечером выучу. И уберусь вечером. И за хлебом сбегаю вечером. Всё вечером.

— Ну смотри, — предупредила сестра. — Я все свои дела сделала.

Во дворе нас уже ждали знакомые ребята. Мы с сестрой как увидели их, сразу же к ним подбежали.

— Пошли с нами, — предложил Петька.

— Куда? — спросила Наташка.

— Трутней ловить, — ответил Петька.

— А кто такие трутни? — спросил я.

— Ну трутни — это пчёлы такие, — пояснил Петька. — Мохнатые.

— Я боюсь пчёл, — испугалась Наташка. — В прошлом году меня пчела ужалила, так вся нога распухла, а потом чесалась целую неделю.

— Не бойся, — уверенно заявил Петька. — Трутни — это такие пчёлы, которые не кусаются.

— Все пчёлы кусаются, — сказал я.

— Все, кроме трутней, — настаивал на своём Петька. — Я про них в книжке читал. У них жала нет.

Мы с Наташкой обрадовались и побежали вместе со всеми их ловить.

— А как нам распознать, какие пчёлы кусаются, а какие нет? — спросил я у ребят по дороге.

— У трутней глаза большие, — показал на свои Петька. — Просто огромные глазищи. Усики длинные, а хоботок крошечный. Ты их сразу узнаешь, — пообещал мне приятель, когда мы подошли к ульям.

— Вот он, вот он, — закричала Наташка. — По стенке ползёт, хватайте его.

— А он точно не кусается? — засомневался я.

— Точно! — заявил Павлик. — Посмотри, у него и жала-то нет. Трутни — это самые бесполезные пчёлы. Они не работают, мёд не собирают, соты в ульях не строят, — перечислял Павлик. — А едят больше других рабочих пчёлок в три раза. Их очень часто выгоняют осенью из ульев на мороз. Пчёлы не любят лентяев.

Я схватил трутня за бока, а тот стал потешно бить меня крылышками по пальцам, да так сильно, что даже щекотно стало. А потом он жалобно зажужжал — жжж.

— Ой, смотрите, как он жужжит смешно, — засмеялся я. — Это, наверное, от страха?

— Конечно, от страха, — сказала Наташка. — Он же не может тебя ужалить, вот и жужжит. Отпусти его. Мне его жалко.

— Да, — поддержали ребята, — отпусти его.

— А чего его жалеть-то? Он же трутень, бездельник. От него никакой пользы. Он только зазря мёд в сотах ест, — ответил я, но трутня отпустил.

День пролетел словно вихрь. Мы до самого позднего вечера ловили и разглядывали разных насекомых.

А вечером Наташка меня спросила:

— А ты что же, так и не выучил уроки?

— Подумаешь, — беспечно махнул я рукой. — Завтра выучу!

— Сынок, помой посуду, пожалуйста, — попросила меня мама.

— Ой, мамочка, так устал, сегодня никак не могу, — промямлил я. — Завтра помою.

— И в комнате своей уберись! — велел папа. — Всё разбросано, раскидано.

— Завтра! — снова пообещал я.

— И за хлебом не забудь сходить! — напомнила мама. — Это же твоя обязанность.

— Завтра!

На следующий день меня, как назло, вызвали к доске и, конечно, влепили двойку, потому что уроки я так и не выучил. Из-за этой двойки я так расстроился, что снова позабыл сделать всё, что мне велели родители.

Сестрёнка села за уроки, а я снова побежал на улицу, к ребятам. А вечером мне попало. Да ещё как!

На пороге квартиры меня ждал отец. С ремнём…

Мой рёв, наверное, был слышен всем соседям на нашем этаже.

— Я б-больше не буду, — убегая от папиного ремня, ревел я.

— Держи его, — кричал отец, бегая за мной вокруг стола.

— Папа, за что?

— Уроки не учишь, комнату не убираешь, двойки получаешь, — перечислял отец. — Наказание, а не мальчик. Трутень!

Вечером, собирая свой портфель, Наташка сказала:

— Правильно папа назвал тебя трутнем! Тебя прихватили за бока, вот ты и зажужжал!

Я получил двойку. Ну надо же какое невезение — в конце года двойка по математике. Что скажет папа?..