Роман «Атлант расправил плечи» пылился у меня на кофейном столике несколько недель, прежде чем я раскрыл его. Это было очередное издание в мягкой обложке, с предисловием Леонарда Пейкоффа — помощника, преемника и единомышленника Рэнд. В конце концов я заставил себя приняться за чтение. Сначала я был согласен с собой-подростком, что это не слишком хорошая книга.

Меня отталкивал тяжелый слог Рэнд и слишком уж претенциозные имена персонажей. Негодяев звали как-нибудь вроде Больфа или Слагенхопа. Государственного чиновника, защищающего паразитов, звали Висли Мауч. Очень по-диккенсовски, только без диккенсовского остроумия. Эти герои физически непривлекательны и так и сыплют глупейшими высказываниями: словно подкидывают в воздух глиняных голубей, чтобы Рэнд могла палить по ним из дробовика.

Вот пример:

«— А что является истинным смыслом жизни, мистер Юбенк? — застенчиво спросила молодая девушка в белом вечернем платье.

— Страдание, — ответил Юбенк. — Принятие неизбежного и страдание».[26]

Юбенк выступает за принятие закона, ограничивающего тираж любой книги 10 тысячами экземпляров. Но что, если книга хорошая? «В литературе сюжет — это всего лишь примитивная вульгарность», — презрительно изрекает этот персонаж.

Вот некоторые мои заметки, сделанные по ходу чтения:

«неправдоподобно»; «антиамерикански»; «не учтены оборонительные интересы/позиция государства». (Очень странно для книги, изданной в разгар «холодной войны».) «Персонажи живут в моральном вакууме»; «презрение к бедным».

Но затем, по мере того как перелистывались страницы, мое сопротивление ослабевало. Я начал восхищаться умением писательницы задавать ритм столь грандиозному повествованию. В ней все отчетливее проявлялся голливудский сценарист. Я был пристыжен. Чувство было такое, будто я читаю «Мою борьбу», радуясь вместе с фюрером тому, как остроумно он разоблачает вредоносных паразитов — моих собратьев. Я таскал тяжеленную книгу с собой в сумке, следя, чтобы обложка никому не попалась на глаза, пока я иду по улицам Гринвич-Виллидж, пропитанным духом коллективизма, стараясь не смотреть в лица прохожим.

Мне стало ясно, что воззвания Айн Рэнд имеют не только политический характер. Совокупность ее романов образует нечто вроде «Большой энциклопедии объективизма»: это и художественное произведение, и идеологический букварь, и самоучитель. И во всем произведении психология человеческих отношений показана под определенным углом — вне семьи. У Рэнд никогда не было детей, она не особенно хорошо разбиралась во взаимоотношениях поколений, однако точно знала, как следует обращаться с дармоедами, жалкими негодяями и неудачниками, которые могут обнаружиться внутри отдельно взятого семейства. Она считала, что их нужно вышвыривать вон — без малейшего сожаления. Что касается супружеской измены… А что, собственно, тут такого? То, что подходит Хэнку Реардэну, уж точно подойдет и любому последователю этого стройного, сексуального, несгибаемого предпринимателя, многострадального добытчика, кормильца неблагодарной семьи и главного любовника Дэгни.

Живые сексуальные сцены, страстные любовные треугольники и чуждый условностям взгляд на институт брака — это ложка меда, которым в «Атланте» и «Источнике» приправлен деготь философских воззрений писательницы. Она не выказывает, мягко говоря, никакого почтения к семейным ценностям. В обоих романах все главные персонажи — изолированные от социума экзистенциальные фигуры: примерно такие герои действуют в фильмах жанра нуар. Никаких Оззи и Харриет, никакого Варда Кливера в фантазийном мире Рэнд вы не найдете. Всего несколько детей, причем далеко не все они ведут себя по-детски. Ни Уолли, ни Бивера. Джун Кливер у Рэнд была бы жесткой руководительницей высокого ранга или изобретательницей новых методов переработки руды. Ко всяким там Фредам Рутерфордам и коллективистам, «получающим жизнь из вторых рук», из числа знакомых семейства Кливеров, здесь отнеслись бы с холодным презрением, которое только и свойственно персонажам Рэнд.

Читая «Атланта» и «Источник», нетрудно полюбить индивидуализм и неогосударствленный капитализм, потому что в этих романах мир здоровых, молодых героев противопоставлен миру омерзительных негодяев. Никаких неуместных стариков, которые живут в доме престарелых и ходят под себя. Никаких безногих ветеранов, лишенных всякой поддержки. Никаких беженцев из дальних стран, чьи профессии не востребованы на рынке. Никаких съездов ку-клукс-клана. Никакой эксплуатации бедняков. Никаких трущоб, полных крыс. Никаких расовых меньшинств. Бедность и безработица — нечто чуждое и далекое. Единственный представитель низшего класса, с которым считается Дэгни, сезонный рабочий на железной дороге, оказывается объективистом, который знает, как добраться до Галта. Никто и ничто не нарушает однообразной картины, ничто не ломает стереотипов, никакие мигранты не клянчат гроши. Рэнд, выступая в роли Бога, делает этих людей невидимыми, обеляя тем самым души американских бизнесменов. Единственная социальная проблема в «Атланте» состоит в том, что правительство плохо относится к бизнесу и несправедливо обходится с богачами.

Эти два труда Рэнд, своеобразно искажающие действительность, послужили интеллектуальной основой для собраний объективистов, на которые я приходил. Участники их были вежливы и терпеливы с теми, кто не успел еще подробно ознакомиться с трудами Рэнд (как и с забредавшими порой на эти встречи коллективистами), но следить за дискуссией было трудно, не зная как следует содержания ее романов и принятой в них системы понятий. «Проверим исходные положения»: такова была обычная присказка посвященных. Рэнд часто повторяла, что люди, не согласные с ней, в своем мыслительном процессе отталкиваются от неверных исходных положений.

Участникам собрания меня представил мой первый гид в мире объективизма — и, кстати, гид по профессии. Его звали Фредерик Кукинхэм, и в свободное время он водил пешие экскурсии по «Нью-Йорку Айн Рэнд».[27] Кроме того, он — автор несколько сумбурной, но любопытной книги, которую издал за свой счет; книга навеяна размышлениями об Айн Рэнд и называется «Эпоха Рэнд. Воображая будущее с позиций объективизма». Несмотря на название, Фредерик главным образом размышляет над философией Рэнд, а не представляет себе будущее. Это глубокомысленная книга, местами забавная, что крайне редко встречается в объективистской литературе. Автор явно скептически относится к хранителям идей объективизма из Института Айн Рэнд, и весьма далек от поклонения своей героине. Так, он подчеркивает, что хотя Рэнд выступала против расизма, «в ее работах так часто упоминаются „азиатские очаги заразы“ и „голозадые дикари“, жаждущие помощи от Соединенных Штатов, что ее неискренность в этом вопросе становится очевидной, пусть даже она и определяет „дикаря“ как человека, верящего в магию».

Фреда смущало мнение Рэнд о Махатме Ганди, высказанное в письме к Изабель Патерсон, журналистке правого толка. Рэнд писала всего через неделю после гибели Ганди,[28] называя это убийство «почти жестоким проявлением исторической иронии», словно некий высший разум сделал «милый сардонический жест». Рэнд говорит: «Вот человек, который всю жизнь боролся, чтобы избавить Индию от власти Британии, во имя мира, братской любви и ненасилия. И он получил то, за что боролся».