— Ты скажешь мне, если опять ее увидишь?

— Ты будешь первым. — Бренна поднялась, отнесла тарелку и кружку в мойку. — А ты не думаешь… — Она осеклась, покачала головой.

— Что?

— Нет, ничего. Глупости, — ответила она, не оборачиваясь.

Шон подошел к ней, слегка сжал пальцами ее шею. Бренне захотелось выгнуться, замурлыкать, но осмотрительность возобладала.

— Если нельзя быть глупой с другом, тогда с кем же?

— Ну, интересно, неужели любовь может длиться так долго, преодолевая смерть и время.

— Только любовь и может быть вечной.

— Ты когда-нибудь любил?

— Не так сильно, а значит, не любил вовсе.

— Если по-настоящему любит один, но не любитдругой, страшнее и не придумаешь, — вздохнула Бренна, сама удивляясь своей откровенности.

Шон удивился ее словам не меньше. Волнение в своем сердце он принял за сочувствие.

— Бренна, милая, неужели ты в меня влюбилась?

Бренна вздрогнула и сердито уставилась на Шона. А он смотрел на нее с такой… такой чертовой заботой, таким терпением и симпатией, что захотелось разбить в кровь его физиономию. Однако Бренна подавила это желание, оттолкнула Шона и подхватила свой ящик.

— Шон Галлахер, ты и впрямь самый глупый мужчина на свете.

Гордо вскинув голову, она покинула кухню, гремя инструментами.

Покачав головой, Шон вернулся к уборке, размышляя, на кого же запала О'Тул. И почему-то сердце его снова сжалось.

Кто бы он ни был, решил Шон, громко хлопнув дверцей шкафчика, пусть только попробует ее обидеть.

Бренна ворвалась в дом Галлахеров в отвратительном настроении. И не постучалась, даже не подумала постучаться. Она без спросу прибегала сюда, сколько себя помнила, как и Дарси — к О'Тулам.

Дом со временем менялся. Всего пять лет назад они с папой переложили пол на кухне, а только в прошлом июне она поклеила комнату Дарси миленькими обоями с рисунком из розовых бутонов.

Однако мелкие переделки не коснулись души этого дома. Он остался прежним, гостеприимным и уютным, казалось, что сами стены излучают музыку, даже когда никто не играет на музыкальных инструментах.

Теперь здесь живут Эйдан и Джуд, и, повсюду — в вазах, чашах и бутылках — благоухают цветы. Джуд обожает цветы, планирует весной заняться садом иуже просила построить беседку. Что-нибудь старомодное, решила Бренна, под стать дому, словно небрежно вылепленному из старого камня и крепкого дерева.

Бренна хмурилась, входя в дом, но, когда она услышала сверху смех Дарси, ее губы тронула улыбка. С женщинами, подумала она, поднимаясь по лестнице, гораздо спокойнее, чем с мужчинами. С большинством мужчин. Большую часть времени.

В бывшей комнате Шона мало что осталось от него — только кровать и старый комод. В коттедж на Эльфийском холме Шон забрал полки и музыкальные инструменты — скрипку и бойран, кельтский бубен.

На полу еще лежал старый, когда-то темно-бордовый ковер. Она сидела на нем тысячи раз, слушая музыку Шона и притворяясь, что ей безумно скучно. Ее первой любовью были песни Шона Галлахера. Она влюбилась так давно, что уже не помнила ни момента, ни мелодии, как будто эта любовь была с нею всю жизнь. Только Шон об этом никогда не узнает, пинками его легче расшевелить, чем похвалами. Видит бог, никто до сих пор не растолкал парня и не заставил сделать хоть что-нибудь со своими творениями, а она хотела славы для упрямца. Хотела, чтобы он выполнил наконец свое предназначение и подарил свою музыку миру.

Бренна напомнила себе, что это не ее проблема, и не за этим она сегодня пришла сюда. Поджав губы, она обвела взглядом комнату.

Стены выглядели ужасно. На фоне выцветших обоев бросались в глаза темные прямоугольники, оставшиеся от висевших здесь когда-то картин и еще черт знает чего, что Шон вешал на стены. Огромные дыры от гвоздей еще раз доказывали, что парень понятия не имеет, за какой конец молотка браться.

Правда, Бренна прекрасно помнила, что каждый раз, как его мать порывалась принести эту комнату в порядок, Шон просил ее не беспокоиться. Ему нравилось так, как есть.

Бренна оперлась о дверной косяк, уже отчетливо представляя, как превратить запущенное, чисто мужское пространство в веселую детскую.

Джуд и Дарси стояли у окна и смотрели на море. Такие разные, подумала Бренна. Джуд, скромная, как мягкий лунный свет, с собранными в узел каштановыми волосами, и Дарси, яркая, как ослепительное солнце, с пышными смоляными кудрями, свободно струящимися по плечам и спине. Обе примерно одного роста, среднего для женщин, и, значит, на добрых три дюйма выше ее. И, хотя Дарси обладала более соблазнительными формами, чем гордилась и чего не пыталась скрывать, Джуд была не менее женственной.

Нет, нет, Бренна им не завидовала, ни в коем случае, однако ей бы очень хотелось не чувствовать себя нескладехой, идиоткой, когда приходилось влезать в юбку и туфельки.

И этим мыслям сейчас не время и не место, а потому Бренна сунула руки в карманы мешковатых рабочих брюк и вскинула голову.

— Как ты решишь, чего хочешь, если будешь весьдень таращиться в окно?

Джуд обернулась с улыбкой, осветившей ее хорошенькое серьезное личико.

— Мы наблюдаем за Эйданом. Он на пляже сФинном.

— Парень выскочил отсюда, как испуганный кролик, не успели мы заговорить об обоях, тканях икрасках, — подхватила Дарси. — Заявил, что должендрессировать пса.

Бренна подошла к подругам и выглянула в окно. Эйдан и подросший Финн сидели рядышком на берегу и смотрели на воду.

— Ну, как бы то ни было, смотреть на них приятно. Сильный мужчина и красивая собака на зимнем пляже.

— Он уже давно не шевелится. Держу пари, размышляет о предстоящем отцовстве. — Дарси бросила на брата полный любви взгляд, отвернулась от окна и подбоченилась. — А пока сильный мужчина там размышляет, слабые женщины должны заниматься прозой жизни.

Бренна коснулась плоского живота Джуд:

— Как мы поживаем?

— Прекрасно. Доктор говорит, что мы оба здоровы.

— Я слышала, тебя тошнит по утрам.

Джуд закатила глаза.

— Эйдан волнуется по пустякам. Можно подумать, я первая женщина, забеременевшая после Евы. Просто легкая утренняя тошнота. Скоро пройдет.

— А я бы на твоем месте раскрутила его на всю катушку, — заявила Дарси, присаживаясь на кровать. — Заставила бы баловать с утра до ночи, потому что, когда родится ребенок, тебе некогда будет вспомнить даже собственное имя. Бренна, помнишь, когда Бетси Даффи родила своего первенца? Она два месяца подряд засыпала на воскресных мессах. Со вторым сидела как пришибленная, уставясь в пустоту безумными глазами, а уж когда она родила третьего…