Странно. О том, что Кустов и Аксенов это одно лицо, не знает только ленивый. Товарищ Зиновьев точно знает. Молодец, Григорий Евсеевич. Знает, но помалкивает. Вон, мой заместитель Трилиссер тоже сотрудничает с Коминтерном. Это мне не положено знать, что Меер Абрамович"коминтерновец'. Неужели он не рассказал секретарю исполкома?

— А я-то думал, что Коминтерн знает все, — хмыкнул я.

Что ж, это и хорошо, что не все. Хорошую легенду мне создали. Но своей следующей фразой Пятницкий меня огорчил.

— Так Коминтерн-то знает, но я-то не знал. И товарищи, что пришли со мной, тоже не знали. В Коминтерн я пришел совсем недавно, как раз накануне чисток. А до этого работал в Моссовете. Со многими членами Коминтерна я общался, даже дружил, а Наталю Андреевну знаю со времен своей эмиграции. Сплетни и слухи, разумеется, до Моссовета доходили. Вы понимаете, каким я себя почувствовал дураком? Почему я просто не связал Кустова и Аксенова? Это же так очевидно.

— Не переживайте, не вы один клюнули на эту легенду, — попытался я утешить Пятницкого. — Французское правительство тоже уверено, что я построил карьеру благодаря женщине.

Молодой карьерист из провинции, зрелая женщина, имеющая нужные связи. Все старо как мир, но из-за этого и правдоподобно. Не зря же до сих пор читают «Милого друга» Мопассана. Любопытно, а кто легенду-то создавал? Я, отправляясь в Париж, не озаботился. Но спасибо, что есть более опытные товарищи. Не иначе Артузов.

— Владимир Иванович, мне бы хотелось с вами дружить, — сказал Пятницкий.

— Так разве я возражаю? — пожал я плечами. — Как я могу отказываться, если моя супруга сотрудник Коминтерна, пусть и бывший?

То, что Наталья не бывший, а действующий сотрудник, мы с Пятницким знаем. Ага, в отставку она поросилась, как же. Но везде свои собственные игрушки.

— Я к тому, что нам следует сотрудничать. Это ведь и в ваших интересах, — продолжал Пятницкий.

Ах ведь, зараза такая, он же меня вербует. Понимает, что одно дело, если посол в Париже и начальник ИНО ВЧК просто выполнит приказ своего руководства, совсем другое, если он станет «негласным» сотрудником Коммунистического интернационала.

— Я только за, — кивнул я. — Если это не пойдет в ущерб главному делу. Баррикады в Париже строить не стану.

Пятницкий, пропустив мимо ушей фразу о баррикадах, сказал:

— Тогда у меня к вам небольшая просьба. Не могли бы вы сделать анализ революционной ситуации в Европе? Пусть не по всей, а только по некоторым странам. Таким как Германия, Австрия?

Ага, небольшая просьба. Типа — оцените, товарищ Аксенов, готовы ли европейские государства примкнуть к мировой революции? Созрели ли они? Я бы прямо сейчас такой анализ и выдал — нет, не готовы. И в ближайшие десять лет не будут готовы. А вот как пойдут дела дальше, я не знаю. Не исключено, что в этой реальности мировая революция может и начаться.

— А в какой срок вам сделать анализ? — деловито поинтересовался я.

— Думаю, времени будет достаточно. Месяц. Можно и два. Но не дольше.

Месяц или два? Да для такой справки только данные придется собирать месяца три, если не больше. Да какие три! Год, как минимум. Нужно изучать газеты, читать стенограммы выступлений депутатов, проводить «интервьюирование». В идеале бы еще заполучить доступ к полицейской статистике — всегда ли правонарушения на бытовой почве являются таковыми? Преступления на экономической… Ну, и так далее.

А почему два месяца? Любопытненько… Не иначе, Коминтерн собирается в следующем году устроить революцию в Германии? А что, члены коммунистической партии Германии аналитикой не занимаются? Или Пятницкий хочет иметь независимый источник?

— Хорошо. Через два месяца я предоставлю такую справку. Одна лишь просьба — предоставьте мне какой-нибудь образец. Должны быть какие-то критерии. По каким стандартам оценивать готовность народных масс к революции?

— Не обещаю, что критерии будут как для лабораторных работ, но кое-что я вам передам.

— А что я получаю взамен? Вы же сказали — дружба должна быть взаимовыгодной. А если без выгоды, то какая же это дружба?

Пятницкий не стал спорить, а деловито спросил:

— А что вас интересует?

— Мне нужны ваши кадры. Мне нужны образованные люди. А еще — мне нужно содействие Коминтерна в подготовке разведчиков.

Глава 5

Разговор по душам

Открывая дверь в кабинет товарища Дзержинского, столкнулся с выходящим из приемной Артузовым.

— О, Владимир Иванович пожаловал, — обрадовался Артур, пожимая мне руку.

— А ты уже оттуда? — кивнул я на дверь, отвечая на рукопожатие.

— Нет, я тоже туда и даже на одно время с тобой, — сообщил начальник КРО. — Но товарищ Феликс задерживается, у него комиссия по беспризорным. Позвонил, передал через секретаря свои извинения. Будешь здесь сидеть или ко мне пойдем? — Я кивнул, а Артузов, развернувшись, сказал секретарю: — Вадим, как товарищ Дзержинский появится, позвони мне. Если что, мы с товарищем Аксеновым в моем кабинете будем.

Секретарь что-то сказал, но я не расслышал, зато услышал ответ Артура:

— Так он потом все и заберет.

Видимо, в приемной мне оставлены какие-нибудь бумаги. Да, потом заберу, после совещания. У меня сейчас даже папки нет, зачем таскать?

Спустившись на этаж ниже, где располагались кабинеты руководителей КРО, а чуть дальше и ИНО (мой и Трилиссера, когда Меер Абрамович сюда заходит), Артур Христианович открыл свой кабинет.

Его приемная гораздо меньше, нежели у Дзержинского, но все равно, наличествовала. Секретаря, правда, на месте нет. У меня, кстати, здесь своей приемной нет.

— Чай будешь пить? — традиционно поинтересовался Артур. Так же традиционно посетовал. — Кофе у меня нет, да и возможностей его сварить тоже.

— Если с карамелью, что ты у Лидочки умыкнул, то да.

Мы оба переглянулись и заулыбались, вспоминая, как Артур как-то притащил из дома немного слипшихся конфет, чтобы меня порадовать. Знает, что я сладкоежка. Надо бы не забыть отдать Артуру подарки. Я даже не знаю, что там Наталья уложила в подарок Лиде и детям. Помню, что какие-то тряпки, но не смотрел.

— Не, карамели у нас нынче нет, зато есть сахар,— похвастал начальник КРО.

— А мы успеем?

— Успеем, — махнул рукой Артур, вытаскивая из тумбочки чайник и разматывая шнур. Вот ведь, аккуратист. У кого другого чайник бы так и стоял, а Артузову обязательно все нужно убрать. А теперь он примется застилать стол если не скатертью, то хотя бы газеткой.

Включив чайник, вытащив скатерть (белая, кстати!), поставив кружки и банку с сахарным песком (раньше кулечком обходился!) Артур сказал:

— Если не успеем попить, позже продолжим. Но, скорее всего, придется часа два ждать. У него сейчас заседание комиссии по беспризорным. Решают по каждому пацаненку — кого куда распределить. В последнее время у Феликса Эдмундовича обязанностей все больше и больше, — пожаловался Артур. — Можно подумать, что в РСФСР кроме него и работать некому. Не жизнь, а сплошные заседания.

Здесь я согласен. Наш Председатель еще и дважды нарком, а еще руководитель кучи всяких комиссий от борьбы с беспризорностью и до улучшения быта рабочих. Да, он еще и член ЦК РКП (б), а это тоже совещания и заседания.

— С волнением не уснешь.

Утро раннее.

Мечтой встречаю рассвет ранний:

'О, хотя бы

Еще

одно заседание

относительно искоренения всех заседаний!

— процитировал я.

— Верно сказано, — с одобрением кивнул Артур, уставившись на чайник, словно тот должен испугаться его пронзительного взгляда и закипеть. Но главный контрразведчик страны не прав. Чтобы чайник закипел, нужно от него отвернуться.

— Маяковского стихотворение, — сообщил я.

Артур, кажется, эти стихи Маяковского не знал, да и следить за новинками литературы ему некогда., зато он отреагировал на фамилию.

— Кстати, как раз в приемной для тебя бумага лежит, касающаяся Маяковского.

— Только не говори, что это заявление Лили Брик, — мрачно предположил я.

— Ее, — подтвердил мой друг. — А как ты догадался?

— Мне вчера нечто подобное Чичерин вручил — дескать, гражданка Брик просит отыскать того, кто вывез творческое наследие поэта за рубеж и хочет добиться выплаты ей гонорара.

— Так и тут тоже самое. Правда, гонораров она не просит, но хочет, чтобы ВЧК пресекло дороги — это ее слова, не мои, по которым стихи ее бывшего сожителя уходят на Запад. Мол — это художественное достояние Советской России. Это заявление поначалу мне отписали, но я — если говорить твоим языком, «отмазался»