не возбуждая ни малейшего внимания. Надо сказать, что совпадения есть великий камень преткновения на пути тех мыслителей, которые недостаточно знакомы с теорией вероятностей – теорией, которой самые славные отрасли человеческого исследования обязаны самыми блестящими открытиями. В настоящем случае факт выдачи денег за три дня до преступления имел бы значение больше, чем простого совпадения, если бы деньги были унесены. Он подкрепил бы идею о мотиве. Но при данных обстоятельствах, считая деньги мотивом преступления, мы должны предположить, что оно совершено идиотом, забывшим о деньгах и о своем мотиве.

Запомнив хорошенько три пункта, на которые я обратил ваше внимание, – особенный голос, необычайная ловкость убийцы и поразительное отсутствие мотива в таком зверском преступлении, – исследуем самое убийство. Вот женщина, задушенная руками и засунутая вниз головой в трубу. Обыкновенные убийцы так не убивают. Меньше всего они заботятся о трупе. Согласитесь, что это засовывание трупа в печку есть нечто до последней степени outré[18], – нечто совершенно непримиримое с нашими представлениями о человеческой природе, хотя бы мы предположили виновниками преступления самых испорченных людей. Далее, подумайте, какая страшная сила потребовалась для того, чтобы засунуть тело вверх по трубе, когда соединенные усилия нескольких человек едва могли стащить его вниз!

Обратимся теперь к другим указаниям, свидетельствующим о почти баснословной силе. В печке были густые, очень густые пряди седых человеческих волос. Они были вырваны с корнями. Вы знаете, какое усилие нужно употребить, чтобы вырвать таким образом двадцать или тридцать волосков разом? Вы видели клочья, о которых я говорю. На их корнях (отвратительное зрелище) остались частицы кожи – ясное доказательство чудовищной силы, выдернувшей с корнем, быть может, полмиллиона волос разом. У старухи не только перерезано горло, но голова отделена от туловища посредством простой бритвы. Обратите также внимание на зверскую жестокость этих преступлений. Об увечьях на теле мадам Л'Эспанэ я не говорю. Г-н Дюма и его достойный сотрудник г-н Этьен решили, что они нанесены каким-нибудь тупым орудием, без сомнения, они правы. Этим тупым орудием, очевидно, были камни мостовой, на которую выброшен труп из окна над кроватью. Соображение это ускользнуло от полицейских по той же причине, в силу которой ширина ставни осталась незамеченной, именно из-за гвоздей в рамах они решительно не могли представить себе, чтобы окна отворялись. Если теперь, в дополнение ко всем этим фактам, вы примете в соображение дикий беспорядок комнаты, то мы должны будем собрать полную картину: ловкости поразительной, силы нечеловеческой, жестокости зверской, бойни без мотива, grotesquerie в ужасном, абсолютно несвойственном человеческой природе, и голос, звуки которого оказались чуждыми для представителей многих наций, – голос, в котором нельзя было разобрать ни единого слова. Что же отсюда следует? Какое впечатление произвел я на ваш ум?

У меня мурашки забегали по телу, когда Дюпен обратился ко мне с этим вопросом.

– Это сделал сумасшедший, – отвечал я, – какой-нибудь бешеный маньяк, убежавший из соседнего maison de santé[19].

– В некотором отношении, – возразил он, – ваша идея не лишена основания, но голос сумасшедшего, даже в самом бешеном пароксизме, не соответствует тому особенному голосу, который слышали свидетели. Сумасшедшие принадлежат к той или иной нации, и их язык, как бы ни были бессвязны слова, всегда членоразделен. Кроме того, у сумасшедшего не может быть таких волос, как те, что я держу в своей руке. Я нашел этот клочок в окоченевших пальцах мадам Л'Эспанэ. Что вы о них скажете?

– Дюпен, – отвечал я, совершенно ошеломленный, – это не обычные волосы, не человеческие волосы.

– Я и не говорил, что они человеческие, – возразил он, – но прежде чем разрешим этот пункт, взгляните на рисунок, который я набросал на листке бумаги. Это facsimile[20] того, что описывалось в протоколе обыска, как «черные полосы и глубокие следы ногтей» на глотке мадмуазель Л'Эспанэ, а в показаниях г-н Дюма и г-н Этьена, как «ряд синих пятен, очевидно, следы человеческих пальцев».

– Вы замечаете, – продолжал мой друг, положив передо мною листок, – что, судя по этому рисунку, рука схватила горло плотно и твердо. Незаметно, чтобы пальцы скользили. Каждый оставался, вероятно, до самой смерти жертвы в одном и том же положении. Теперь попытайтесь наложить ваши пальцы на нарисованные.

Я попытался, но безуспешно.

– Может быть, мы не так взялись за дело, – сказал он. – Бумага разостлана на плоской поверхности, а человеческое горло имеет цилиндрическую форму. Вот чурбан приблизительно такой же ширины, как горло. Обверните его листком и повторим опыт.

Я сделал это; затруднение проявилось еще очевиднее.

– Это не отпечаток человеческой руки, – заметил я.

– Прочтите же, – сказал Дюпен, – вот это место у Кювье[21].

Это было подробное анатомическое и общее описание большого бурого орангутанга восточных индийских островов. Громадный рост, чудовищная сила и ловкость, дикая жестокость и способности к подражанию этих млекопитающих хорошо известны всем.

– Описание пальцев, – сказал я, прочитав до конца, – вполне соответствует рисунку. Для меня очевидно, что ни одно животное, кроме орангутанга описанного здесь вида, не могло произвести таких отпечатков. Этот клок бурой шерсти тоже вполне сходится с описанием Кювье. Но я все-таки не могу объяснить себе некоторых обстоятельств этой страшной тайны. Кроме того, свидетели слышали два ссорившихся голоса и один из них, несомненно, принадлежал французу.

– Верно! И помните слова, произнесенные этим голосом, по показаниям почти всех свидетелей, слова: “mon Dieu!” Между прочим, один из свидетелей (кондитер Монтани) утверждает, что эти слова были произнесены тоном упрека или жалобы. На этих-то двух словах и основывается главная моя надежда на разгадку тайны. Француз был свидетелем этого убийства. Возможно, даже более чем вероятно, что он не принимал никакого участия в этих кровавых поступках. Орангутанг мог убежать от него. Он мог гнаться за ним до самой комнаты, но, из-за последовавших затем ужасных действий, не мог справиться с ним. Я не буду продолжать этих догадок, потому что они основываются на размышлениях слишком глубоких даже для моего рассудка, и потому что я не могу сделать их убедительными для других. Назовем их пока догадками. Если француз, о котором я говорю, действительно неповинен в этом зверском убийстве, то объявление, отданное мною вчера вечером для печати в газете Le monde (посвященной морским интересам и очень популярной среди моряков), заставит его прийти к нам.

Он протянул мне газету, и я прочел следующее:

«Пойман в Булонском парке, рано утром ** числа (день убийства), огромный бурый орангутанг, вида, который водится на Борнео. Собственник (как выяснилось, француз с мальтийского корабля) может получить его обратно, доказав свое право собственности