class="p">Здания факультетов вызывали, с одной стороны, ностальгические воспоминания о детстве — большие окна с алюминиевыми рамами, прямо как советские магазины и дома культуры. С другой стороны, печаль и уныние: аудитории, которые не ремонтировали вечность, но в них установили подвесной потолок Armstrong, исцарапанные кафедры, туалеты все черные, с разбитой сантехникой и без кабинок. За три курса я заходил по-маленькому в такой туалет от силы раза два. Там было просто противно. Пары вели старенькие преподаватели, люди науки в потертых пиджаках, с дешевыми портфелями, набитыми тетрадками.

На первом курсе я учился на хорошо и имел копеечную стипендию — где-то несколько сотен рублей в месяц. В общем-то, на нее можно было полтора-два раза сходить в столовую. И всё.

В середине недели я звонил домой из отделения связи в соседнем общежитии. Это было такое помещение с десятком кабинок. Звонок оплачивался как междугородний. Сотового телефона у меня тогда не было, он появился позже.

На выходные я уезжал домой. Электрички до Балтийского вокзала ходили примерно раз в полчаса. Платформа располагалась в лесу, примерно в километре от общежитий. Сама же поездка занимала минут 45. Очень часто мы, студенты, не платили за проезд, а просто на остановке, ближе к вокзалу обходили кондуктора по платформе. Денег катастрофически не хватало.

От Балтийского вокзала ходили автобусы до Кингисеппа. В пятницу вечером скапливалась огромная очередь перед кассами. И если обратный билет не был куплен заранее, то в очереди можно было провести несколько часов.

Часто к очереди подходили бомбилы и предлагали за 200–250 руб. на «Жигулях» доехать до Кингисеппа. Билет на автобус стоил тогда около 100 руб.

— Поеду за 150, — сказал я очередному бомбиле.

— Только если в багажнике…

Дома я полноценно проводил только субботу, в воскресенье уже нужно было возвращаться тем же путем назад, в университет. В 18:00 от вокзала Кингисеппа отходили от четырех до шести автобусов в Питер. Часто выходило так, что на одно место продавали по несколько билетов. Автобусы, по большей части, были старые. Один раз я ехал на сиденье со сломанной спинкой и два часа провел в страшном напряжении.

По вечерам в пятницу и субботу мы ходили с отцом на охоту — на уток, на зайцев. Поэтому я так и рвался домой. В общежитии у меня не было компьютера, так что я не мог убивать выходные в комьютерных игрушках, как делали многие.

Назад, в общагу, я тащил с собой большую сумку с колбасой, соком, сыром. Не знаю, почему мать давала продукты, а не деньги. Ведь то же самое я мог купить на месте. Видимо, она считала, что может купить лучше и дешевле, чем я.

Всем своим видом обстановка в университете демонстрировала мрачные перспективы — сомнительное будущее аспиранта, копеечную зарплату и переезд в семейное общежитие.

Хотя были и положительные моменты. На лабораторных работах иногда мы делали интересные опыты, например с жидким азотом. Температура жидкого азота составляет -195,75 градуса. Если туда поместить что-то органическое, например листочек растения, то вода, содержащаяся в нем, моментально замерзает. И такой лист можно расколоть о стол, прямо как в голливудовских боевиках, когда хороший герой засовывает руку злодея в жидкий азот, а потом разбивает. Если же быстро вставить и вытащить палец из азота, он не успевает замерзнуть. Азот начинает кипеть, образуя воздушную прослойку между кожей и холодным телом. Такой фокус показал нам преподаватель. Главное, делать все быстро.

Ремонтировать общежития никто не спешил. Зато позже вокруг нас возвели здоровенный забор из бетонных плит и поставили пропускной пункт. Назначение сего сооружения для меня так и осталось загадкой. Деньги, потраченные на строительство забора, можно было бы пустить на ремонт комнат или благоустройство территорий. Хотя некоторые предположения о нецелевом расходовании выделенных средств у меня все-таки были.

Сидя на лекции по математическому анализу и слушая про производные и интегралы, я думал: «Зачем они мне? Что мне с ними делать? Я хочу жить в своей квартире! Как все это мне поможет?». Так, мой интерес к науке постепенно угасал. На третьем курсе я уже перестал ходить на лекции и любые другие занятия. Гиря

С собой из дома в общежитие я привез сделанную отцом штангу и 16-килограммовую гирю. Штанга представляла собой железную трубу с обкрученными синей изолентой местами для хвата и приваренными по бокам половинками кардана от машины. Кардан я нашел дома за гаражом, по диаметру он идеально подошел под «блины». Я распилил его ножовкой по металлу на две части, которые отец приварил на тонкую трубу. С внутренней стороны к половинкам отец приварил по два блокирующих прута, чтобы «блины» фиксировались. А для их фиксации с наружной стороны он по бокам насверлил дырок. Мы согнули буквой «Г» использованные электроды от сварки. Вот это-то я и вставлял в дырки, чтобы заблокировать «блины». Самих» «блинов» было всего четыре: два по 10 килограмм и два — по 20.

Качаться я начал еще в 9-м классе, чтобы избавиться от неуверенности и страха. Ведь меня обязательно побьют, если я выйду на улицу, как говорила моя мать.

На втором году обучения ребята из Ангарска позвали меня в качалку — небольшое помещение, смежное со спортзалом, в корпусе матмеха. Качалка представляла собой обшарпанную комнату с грудой железа, несколькими скамьями для жима и 3–4 тренажерами. А что, собственно, еще нужно? Это была лучшая качалка из тех, в которые я ходил.

Этажом ниже в комнате под нами жили студенты, плохо дружившие с головой. Имея колонки 100 Вт, они могли слушать музыку аж в два-три часа ночи. В ответ на это мы бросали штангу на пол. Возможно, правильнее было бы пойти и просто поговорить с ними. Но…

На очередных выходных, которые я провел дома, мои соседи последовали моему примеру и стали бросать гирю на пол при очередном концерте. Пришли ребята снизу и забрали эту гирю. При этом они еще настучали коменде, что нарушаем порядок мы.

Вернувшись в общагу, я рассказал об этом своему брату. Брат предложил сходить вниз и забрать украденное. Мне же он рекомендовал надеть маечку, чтобы были видны мои мускулы. Вообще, тогда я производил впечатление «не подходи к нему, а то прибьет». Только это скорее была защитная реакция от неуверенности. Я никогда ни с кем не дрался, да и где мне было драться? Во двор меня не пускали.

Мы спустились вниз. Позвонили в дверь, выглянули два парня:

— Где гиря? — спросил брат.

— Тут ее нет.

— Давай, неси. У тебя есть