глаза Павла Геннадьевича напоминают две льдинки в стакане виски.

Людмила задает слишком много вопросов! Понятно и так, что если человека сдернули с хорошего места без лишних слов, то это означает одно — он стал неугоден. «Потерял доверие» — с такой формулировкой отличные начальники и управленцы отправляются на крайний север доносить Слово Божье до белых медведей.

— Это мой личный секретарь, Людмила Игорева Огнева. Да, у меня на службе ведьма, — говорит Павел Геннадьевич своему заму. — Но это особенная ведьма, я знаю ее с малых лет и она всегда служит мне верой и правдой.

Фердинанд Сергеевич стоит рядом с начальником и улыбается. На его груди мерцает инквизиторский треугольник чуть меньшего размера, чем и у Павла Геннадьевича. Улыбка нежная, беззащитная, такой могут улыбаться дети, когда понимают, что натворили что-то не то и теперь ждут реакции взрослых.

Почему же ноги Людмилы становятся ватными?

— Извините, — лепечет Людмила и опускает глаза на бумаги.

— Принесите нам два кофе. Мне как обычно, а Фердинанду Сергеевичу…

— Мне, пожалуйста, каплю сливок и два кусочка сахара, — своим бархатным баритоном говорит заместитель начальника, и Людмила едва ощутимо вздрагивает, когда мурашки толпами начинают носиться по коже. — Люблю сладкое, понимаете ли.

«Сладкоежка», — проносится у Людмилы в голове ласковая мысль и тут же одергивает себя. — «Люда, возьми себя в руки! Он может пить сладкий кофе и наслаждаться видом горящих людей!»

— Да, сейчас принесу, — Людмила все равно не может оторваться от завораживающих глаз.

— Людочка, и вызовите курьера из «КатоликЭкспресс», мне нужно будет передать важный документ.

— А почту?..

— Со всеми документами потом. Сперва я введу Фердинанда Сергеевича в курс дел.

— А…

— Людочка, я не собираюсь два раза повторять.

Голосом Великого инквизитора можно заправлять криогенные камеры — он холоднее жидкого азота. Людмила понимает, что своей назойливостью раздражает начальника, но так не хочется отпускать красивого зеленоглазого мужчину, который взирает на нее с легкой смешинкой в глазах.

Надо! Надо! Иначе обычным «наказанием» можно не обойтись.

— Извините, — лепечет Людмила снова, — кофе сейчас будет готов.

Павел Геннадьевич хмыкает и приглашает Фердинанда Сергеевича пройти в свой кабинет. Заместитель в последний раз улыбается Людмиле и направляется следом за начальником.

Темные силы владычицы Комесы, я почти теряю сознание, когда зеленые глаза смотрят на меня. Да, может мне показалось, что смотрят ласково, может, это всего лишь фантазии воспаленного мозга, но я чувствую, что таю и растекаюсь, как снеговик теплым мартовским днем.

Людмила не может удержаться, чтобы не кинуть взгляд на крепкий зад нового заместителя.

Что со мной? Я же должна ненавидеть все эти строгие костюмы и треугольники с изумрудами. Я же каждый вечер представляю, как пытаю их, как заставляю мучиться от боли. В моих ушах звучали стоны подлых святош, а теперь? Я таю…

Нет, надо взять себя в руки. Надо вспомнить все те страдания, которые Людмила вынесла, пока поместила попку в кресле секретарши верховного инквизитора, руководителя министерства по истреблению ереси и вольнодумства. Карандаш ломается в руках, и заноза впивается в палец. Боль отрезвляет.

Боль всегда отрезвляет, она не дает забыть — зачем я здесь…

Людмила специально оставляет занозу в пальце — нужно отнести кофе начальству и не поддаться колдовскому свету глаз Фердинанда Сергеевича. Интересно, а как его называют ласково? Фердиняша? Фердинанчик? Фердинюша? Людмила зажимает кусочек кожи, где кровоточит мелкая ранка, и саднящая заноза придает сил.

Темные силы владычицы Комесы, помогите мне выдержать!

Людмила славится тем, что может на одной руке нести поднос с четырьмя чашками кофе, сахарницей и серебряным кувшинчиком. Причем чашки будут налиты «с горкой», и ни одна коричневая капля не упадет на белизну блюдечка. Теперь же ее руки трясутся, словно она несколько дней пила без перерыва самый жесткий алкоголь. И ноги ватные… А сердце бухает громче стука каблучков.

— Людмила, возьми себя в руки! — сердито шепчет секретарь отражению маленького зеркальца.

Вредное отражение не хочет брать себя в руки. Оно хочет растаять в объятиях Фердинанда Сергеевича, хочет пропасть в зелени его глаз, хочет дышать воздухом его легких, хочет впиться в четко очерченные губы…

Приходится недоливать в чашки, иначе весь поднос будет заляпан коричневыми кляксами. Секретарь верховного инквизитора оглаживает блузку, расправляет идеальные оборочки на воротнике, одергивает юбку и снимает невидимую пушинку. Несколько движений расческой, потуже волосы. Все, она готова! Глубокий вдох, глубокий выдох. Темные силы, как же трясутся колени…

— Павел Геннадьевич, разрешите? — после легкого стука Людмила приоткрывает дверь в кабинет начальника.

— Да-да, Людочка. Прошу вас, — раздается в ответ вежливо-холодный голос.

В коричнево-красном кабинете как всегда пахнет ладаном. Людмила прикрывает за собой дверь.

Сердце бухает так, будто схватило самый большой молот кузнеца и со всего размаха бьет в огромную наковальню, Фердинанд Сергеевич сидит по правую руку от начальника. Сидит так, будто это Павел Геннадьевич зашел к нему на собеседование. Лакированные столы соединены буквой «Т» и на столешницах разложены бумаги. Оттиски печатей напоминают о недавней «выволочке». Нет, это не те бумаги. Другие.

Людмила чувствует свою неровную походку, злится на себя, прижимает палец с занозой к подносу, но никак не могу справиться с бурным дыханием. Кровь прилила к лицу и на нем можно жарить яичницу. Фердинанд Сергеевич скользит по женщине чарующими зелеными глазами, а она всеми силами старается переставлять дрожащие ноги.

Только бы не уронить поднос.

— Людочка, с вами все в порядке? — так может шипеть змея перед тем, как совершит бросок на беззащитного кролика.

Со мной? Конечно же нет! Конечно же не в порядке. Я… Я впервые ощущаю себя рыбой, выброшенной на берег. Воздуха не хватает, сердце колотится с такой силой, словно хочет разнести вдребезги грудную клетку и вырваться наружу. Во рту пустынная сухость, только перекати-поле не катается.

— Дда, Павел Геннадьевич. С утра немного нездоровится, п-похоже, что чем-то отравилась.

— Своими соленьями?

Людмила вздрагивает. Он заметил это?

— Ннет, я не знаю чем. Ничего такого особенного не ела, — Людмила ставит чашку перед Павлом Геннадьевичем, и старается не смотреть на него.

Спрятать взгляд, скрыть эмоции!

Когда же подносит чашку к руке Фердинанда Сергеевича, то не может справиться с дрожью.

Чашка выпадает и разливается…

Коричневая волна цунами захлестывает его руку!

Я пропала…

Людмила закрывает глаза и пятится.

Темные силы, за что вы со мной так? Что я сделала?

— Людмила, нужно аккуратнее, — вместо крика боли раздается спокойный бархатный голос.

Людмила спиной касается холодной стены и открывает глаза. Фердинанд с улыбкой смотрит на нее. Женщина же готова упасть на колени и молить о прощении. И за меньшие