Юлии как раз оставалось пробыть в заключении на полгода больше, и один только Всевышний знает, добавит ей страданий зародившееся чувство или же, наоборот, облегчит её пребывание здесь? Подполковник Васюта, переговорив с Фёдором и с Юлей и выслушав наблюдения других охранников, проникся вдруг какой-то теплотой к ним. Он сам не мог понять, откуда у него это взялось – ведь за многолетнюю свою службу, в течение которой он много чего видел-перевидел и основательно успел зачерстветь, – а иначе в этой системе нельзя и сантименты здесь неуместны – вдруг такие «сопли», понимание и сочувствие? Может быть по той причине, что у самого в личной жизни сложилось как-то не так, и может быть потому, что перенёс он её целиком и полностью сюда, в свой второй, хотя, по сути дела, первый дом. Здесь он работал, питался, частенько ночевал, сожительствовал тайно с понравившимися ему женщинами из своего подчинения, да и с заключёнными – чего греха таить – тоже. Жена от него давно ушла, новой как-то в ближайшем окружении он для себя не присмотрел, да и, пожалуй, что не искал, и как-то его устраивало вот такое плотское существование. Вообще-то каждый начальник тюрьмы выстраивает свои взаимоотношения с подчинёнными так, как считает это целесообразным и правильным с его точки зрения, а поскольку по натуре Васюта был либералом, то, хоть и нарушая установленный порядок, он пошёл навстречу влюблённым и разрешил им видеться один раз в неделю в комнате свиданий. Юлия была на седьмом небе от счастья – ну где это видано, в какой ещё тюрьме Советского Союза осуждённая за тяжкое преступление возвращается в камеру со свидания, да к тому же ещё со свидания с охранником, с огромным букетом цветов или с коробкой конфет и духами? Обычно заключённые после свиданий приносили что-нибудь съестное или, на худой конец, что-нибудь из одежды. Поэтому они ещё более уважительно стали относиться к Юлии, даже гордиться тем, что у них на зоне вызрела такая любовь. И, несмотря на своё уголовное прошлое, на заскорузлые от неволи души, на круглосуточную охрану самоё себя от возможной подставы, пакости, предательства разгладились суровые складки на лицах, отеплились беспристрастно-жестокие глаза и стали смотреть на эти отношения как на идеал, которого им в их тюремной жизни, конечно, не видать. Да и на воле, подоспей она, – тоже. Вот в этом вопросе женская солидарность проявлялась однозначно, отбрасывая на задний план зависть и коварство. Наверно любая женщина способна на большие чувства, и преступница в том числе, вот только объект её чувств, её принц на белом коне находится всегда почему-то в другом месте и, скорее всего, на облаках.

Для Юлии почти незаметно пролетели эти два года, в течение которых места на нарах то освобождались кем-то, то заселялись кем-то новым, и это движение как-никак вносило разнообразие в тюремную жизнь и тем самым виртуально сокращало время. Ибо ничего нет страшнее в принудительной изоляции, чем однообразие. Ну и конечно, глотком свежего воздуха были свидания с любимым человеком; они кончались тем, что начиналось ожидание следующей встречи и, таким образом, время сжималось тоже. Фёдору же пришлось перенести несколько откровенных разговоров с матерью, а мать, если надо было, могла становиться жесткой и принципиальной. Когда уговоры отказаться от идеи женитьбы на Юлии ни к чему не привели, она категорически заявила, что ноги его избранницы не будет в их доме. Пускай себе ищут жильё, где хотят, – она такого позора на весь Новозыбков переживать не собирается. Фёдор тоже не отступал, оставаясь на своей позиции, и каждый разговор заканчивался тем, что предавать свою любовь он не намерен. Оставаясь наедине и остынув после жаркого разговора с сыном, Дарья утирала скупую слезу и, давно уже забыв про мужские ласки и крепость мужского тела, мысленно соглашалась и желала сыну счастья, но вот почему оно должно было быть тюремным, не понимала никак. А сын готовился к свадьбе. Справил себе новый костюм, рубашку, галстук, будущей жене – свадебное платье. У него появился мотоцикл – мечта его жизни, – и сбережения на свадебный стол. Юлия все заработанные в отсидке деньги, которых накопилось не так уж много, положила так же на их будущую свадьбу.

И вот наступил тот долгожданный, хотелось бы верить, последний день в жизни любой заключённой, который отпечатывается в её сознании, как ни одно другое событие. Правда, когда снимают с человека судимость, это не значит, что он оправдан. Печать судимости сопровождает его всю жизнь, ибо в России – такова сермяжная правда – вообще до конца не оправдывают никого. Но для Юлии это событие стало памятным вдвойне: утром она вышла на свободу, а вечером того же дня гуляли свадьбу. Гостей было немного – со стороны Фёдора несколько его друзей и мать, со стороны Юлии лишь одна, выделенная для этой цели Васютой тюремная конвоирша Оксана. Договорились сразу, – о прошлом, оставшемся за воротами учреждения № И 327/2, ни слова. Но оказалось, что говорить больше не о чем – на свободные темы говорить разучились. Друзья пытались шутить, но как-то никто почему-то не смеялся. Тогда ситуацию решили сдвинуть с мёртвой точки посредством алкоголя. Получилось ещё хуже. Юлия, и на свободе-то не выпивавшая и не знавшая, какой собственной дозы следует придерживаться, опьянела сразу; Фёдор же впал в ещё большее уныние. Кое-как дотянули до полуночи и на вызванном такси поехали домой. Утро, на удивление, всё поставило на свои места: Юля проснулась бодрой и весёлой – тюремные условия приучили быстро адаптироваться к любым изменениям. С переполнявшим её сердце счастьем она обняла руками шею теперь уже законного мужа и нежно произнесла:

– Феденька, милый мой, у меня всего одна просьба к тебе. Попроси Васютку, чтобы он разрешил мне заехать в учреждение, попрощаться с товарками. Уж больно много счастья свалилось на мою голову, а поделиться не с кем. Ты же знаешь, родители моего бывшего жениха чужие для меня люди, а мать моя, пока я находилась здесь, ушла на тот свет. Вот пройдёт медовый месяц, всё, даст бог, устаканится у нас – поедем разыскивать её могилку. А сейчас, прошу тебя, сделай для меня это.

– Попробую, но так ли уж тебе это необходимо?

– Да, очень.

Фёдор отправился к подполковнику. На просьбу тот ответил, что только сумасшедший может обратиться с подобной просьбой, но о чём-то подумал и стал что-то решать в своей голове. Следующий день был воскресеньем, стало быть, выходным днём, к тому же днём праздничным – вся страна отмечает Женский день 8-е марта. А что, если, действительно, сделать исключение из правил? Процедура займёт не более 5-10 минут, а говорить будут о его благородном поступке не один год. И к тому же по всем зонам и тюрьмам, ибо никакой телеграф, никакая почта не могут сравниться по скорости с распространением вестей в заключении. Поэтому он ответил:

– В порядке крайнего исключения могу разрешить, но не более, чем на пять минут. Завтра во время обеда. Точка. Благодарить меня не надо.

Обрадованный Фёдор примчался домой и сообщил об этом Юлии. Та, прыгая, как ребёнок, от радости, стала его целовать, и так продолжалось до бесконечности. На следующий день, ровно в 12.00 они подъехали к воротам тюрьмы, их пропустили и сопроводили в столовку, которая находилась на втором этаже. Радостная Юлия вошла в зал, расцвеченный бумажными цветами и транспарантами в честь Международного Женского дня, где за деревянными столами, сидя на лавках, обедали заключённые женщины.