– Действительно! – восхищенно воскликнул Питер, нацепив подобающую улыбку. – Значит, вы просто преображаете порядок восприятия, верно?

Бланделл тупо уставился на военного, отхлебнул из третьего за вечер стакана джина с тоником, скривился от горечи и поставил стакан на столик.

– Вообще-то есть у нас кое-какие задумки, и довольно-таки забавные.

– Правда?

– Одна принадлежит мне. Уиллкс одобряет.

– Серьезно?

– Хочу выяснить, с чего началась вся эта заварушка. На самом деле с чего она началась?

– Вы про Ольстер? – «Потрясающе! А не приходило ли вам в голову чего-либо более прозаичного – к примеру, предотвратить Вторую мировую?» Питер решил, что настал удачный момент копнуть масонскую тему. – И вашего уровня действительно хватит для этого?

Марк Бланделл кивнул, не заметив подвоха.

– Я хочу сказать, – пояснил он. – Они же в конце концов самые обычные люди – католики то есть, ну так что же? Нет же такой проблемы в Америке, а в одном Нью-Йорке католиков больше, чем в целом Ольстере.

Питер снова забросил сеть:

– Ну и как вы думаете, когда же это началось? Какую дату установили ваши исследования?

– Гм-м-м. Мы об этом пока не думали, – ответил Бланделл, упрямо не замечая намеки Питера.

– Ну естественно. Зря я спорил. Бланделл уставился в одну точку и задумчиво поскреб подбородок.

– Пасхальное восстание? Когда же это было – почта там, и все такое?

– Дублинское восстание с захватом Главного почтамта тысяча девятьсот шестнадцатый год. Но началось все гораздо раньше, Марк. Гораздо раньше.

За спиной у Питера приятный голос негромко запел. Селли! Ее голос был гортанным и густым, как лондонский туман.

Восстал ли ты со всеми в шестнадцатом году? В двадцатом истреблял ли коричневую чуму? Пролил ли за Ирландию ты в эти годы кровь? Готов ли это сделать, коль ты мужчина, вновь?

– Дурной вкус, – поморщился Марк. Питер пожал плечами.

– Меня это не трогает. Единственными повстанцами, с которыми мне доводилось сражаться, – это кубинцы на Фолклендах. У них были танки и АК-47, и никакой поддержки от американских католиков.

Селли улыбнулась и подсела к Питеру.

– Наш Марк рассказал вам про свои ирландские фантазии?

Она явно шутила, но голос ее при этом звучал холодно, глаза смотрели проницательно.

– Добиться мира во всем мире с помощью путешествий во времени? – спросил Питер, стараясь не краснеть. «Чего это она так жмется ко мне?»

– Селли! – прошипел Бланделл. Он устремил на Селли гневный взгляд, но ничего не добившись, перевел глаза на Питера и едва заметно покачал головой.

– Нельзя же, в самом деле…

– А ты не хочешь спросить, что думает о нашем проекте майор Смит, с точки зрения военных перспектив?

Бланделл уставился в стакан. Лицо у него покраснело, как попа у отшлепанного малыша.

А Селли не унималась.

– Марк одержим этой идеей: не дать случиться тому, из-за чего заварилась вся каша. Для этого ему только и надо – провести бурную ночь с Елизаветой I, и она знать забудет про всякие там ирландские поселения. И никакого тебе Ольстера, и никаких бед.

Смита передернуло, однако он сдержался и не изменился в лице.

«Господи Иисусе! – в ужасе думал он. – Если бы аргентинцы додумались нанять вместо кубинских боевиков Селли, все бараны остались бы на своих местах, а на картах острова до сих пор назывались бы „Мальвинскими“.

– Не дать случиться тому, из-за чего все началось… – задумчиво проговорил Питер вслух. – Но как же быть с…

– С пара-парадоксом прадедушки? – прозвучал довольно пьяненький гнусавый голосок Уиллкса.

– Ну да, – подтвердил Питер. – Если основательно потрудиться, меняя историю, можешь добиться и того, что сам не родишься, а раз так, потеряешь возможность что-либо изменить. Удивительнейший парадокс.

– Я д-д.., я д-д-ду-мма… – Уиллкс качнул стакан и пролил коктейль на стол. Вид у него сразу стал донельзя огорченный, и Бланделл подвинул к старику свой недопитый мартини.

Уиллкс хлебнул немного и отослал стакан обратно Бланделлу. Луковка из коктейля застряла у него в бороде и стала похожа на третий глаз.

– Я думаю об этом, – наконец сумел выдавить Уиллкс. – Один фантаст.., не то Фритц, не то Холдинге, а может, Мондейл, сейчас не вспомню, как его звать.., он нашел ответ. Он вывел.., закон кон-цен-тра-ции pea.., реакционеров, вот. Что-то в этом роде.

Высказавшись, Уиллкс повалился на стул рядом с Бланделлом, и грива седых волос упала ему на лицо.

– Закон концентрации реальности, – поправил его Бланделл, торопливо отсев подальше от пьяного коллеги. – Я этого Фрица Лейбера не читал, но суть нашей собственной гипотезы состоит в том, что на то, чтобы вернуться в прошлое и что-то там изменить, уходит гораздо больше энергии, чем на то, чтобы проделать то же самое в настоящем. Но из-за того, что для предотвращения изобретения путешествия во времени потребуется бесконечное количество энергии, парадокс разрешен.

– Стало быть, если вы пристрелите своего деда…

– Я попаду в параллельную вселенную, где существую как взрослая особь, хотя никогда не рождался ребенком.

– Но дед-то помер!

– И что?

– Так кто же его пристрелил?

– Не важно кто. Главное, имеется труп – произошло пространственно-временное событие. Кто говорит, что у этого события должна быть причина в этой вселенной? Да и вообще какая-либо причина, если на то пошло?

– И потом, – вмешалась Селли, – если путешествия во времени возможны в этой вселенной, кто угодно в будущем способен теоретически изобрести машину, отправиться в прошлое и прикончить старого педераста.

Питер понимающе кивнул.

– Значит, ваша ирландская фантазия – всего лишь фантазия?

– Ну.., не совсем. Для того чтобы решить эту проблему в наше время, особых энергетических затрат не нужно – просто-напросто все должны перестать палить друг в дружку. Депортировать ИРА, вывести войска. Все дело в отсутствие национальной воли.

«Тут я с вами целиком и полностью согласен, маэстро Бланделл», – подумал Питер. А Селли под столом положила руку ему на бедро. Смит кашлянул, но руку убрать не решился.

Уиллкс пребывал в состоянии пьяного ступора. Рот открыт, глаза остекленели, луковка так и не отлипла от бороды.

– Он всегда так надирается? – поинтересовался Питер чуть надтреснутым голосом. Селли подвинула руку повыше. Питер поборол желание запеть «Боже, храни королеву!»