его вдова, он оставлял за собой свободу совести и в этой области. Религию Клаус рассматривал как гуманистический институт, как хранительницу государства и морали и считал её важной для воспитания детей. «Происходя из семьи, давшей князей-епископов, он чувствовал себя в высокой степени обязанным церкви. Именно в конце жизни в нём заметнее проступили христианские черты. Я имею основание полагать, что именно под конец своих дней он исповедался и принял святое причастие. Он заменил крёстного отца при конфирмации старшего сына. Решения его базировались на христианских принципах»21.

Братья Штауффенберг учились в гимназии Эберхарда Людвига, которая имела за собой вековую традицию и преподавание в которой носило гуманистический характер. Эта буржуазная гимназия, зиждившаяся на фундаменте «античности, христианства и гуманизма», была известна своим высоким духовным уровнем. Оттуда вышло много видных теологов, офицеров, учёных, деятелей искусства, получивших основы образования и воспитания22. В речи перед её учащимися в январе 1959 г. Александр фон Штауффенберг сказал, что «здесь в немалой степени были заложены духовные основы нашего бытия»23.

Д-р Эберхард Целлер, закончивший гимназию двумя годами позже Клауса фон Штауффенберга, так рисует характерную для первых послевоенных лет атмосферу, которая царила среди буржуазной молодёжи в Штутгарте: «Выставка нового немецкого искусства, устроенная в 1924 г. в Штутгарте и привлёкшая к себе всеобщее внимание, открыла перед молодёжью дотоле почти неведомые возможности; новая музыка, зачастую революционная по своей тональности, манила или ужасала её; искусство романского стиля и архаическая скульптура древних греков изучались и воспринимались с жадностью; экскурсы в этнографию, предпринимавшиеся в форме докладов, читавшихся в Линден-музее, обращали взор слушателей в далёкие, высокоразвитые или примитивные культуры — скажем, такие, как Перу, Бали, Тибета; беседы о Клагесе или Шпенглере, Лоеланде и Кейзерлинге, о Мэри Вигмэн и Достоевском, о Рудольфе Штайнере и вальдорфской школе пленяли уже шестнадцатилетних; они читали Томаса Манна, Стефана Цвейга и Рильке или же находили свой духовный приют у Гофмансталя, у Георге. Союзы молодёжного движения — зачастую конкурируя между собой — вербовали себе членов и наряду со школой сознательно культивировали свойственную им форму. Многообразие нового уравновешивалось для нас — хотя нередко мы этого не замечали или не желали — школой на Хольцгартенштрассе. Здесь античность и классицизм всё ещё давали нам твёрдую почву под ногами...»24.

Приведём снова воспоминания Теодора Пфицера, учившегося в одном классе с Бертольдом и Александром: «Мы читали «Жертвоприношение» Биндинга и «Пчёлку Майя» Бонзельса, содержание которых нам однажды рассказал Бертольд ясной летней ночью у догорающего костра перед скалистым входом в пещеру Шиллера высоко над долиной Эрмса вблизи Ураха. Читали мы и «Пруссачество и социализм» Освальда Шпенглера, а также его морфологические рассуждения о закате Запада, «Дух готики» Карла Шеффлера, «Толкование доисторического искусства» Вильгельма Воррингера. Но мы уже и тогда... нашли путь к Гёте и Гёльдерлину... Этот широкий круг вопросов и интересов находил отражение и в тех беседах, которые происходили в доме Штауффенбергов. В часы вечернего чая двери зала и салона графини были гостеприимно распахнуты; здесь мы исповедовались в томивших нас школьных заботах и опасениях, обсуждали новые книги, спорили о политике. А на столе между чашками, печеньем и поджаренными хлебцами лежали журналы и издания, являвшиеся драгоценностью для библиофила. За домом вверх поднимался сад, переходивший в виноградник; на его ступенях мы часто сидели с книгами или беседовали, а под нами в летнем мареве расстилался Штутгарт, и вокруг, несмотря на близость главного вокзала, царила почти сельская тишина»25.

В этом мире, отнюдь не выходившем за пределы буржуазного мышления, жил и учился школьник Клаус Штауффенберг. Целлер вспоминает, что он выделялся из гимназической массы: «В отличие от двух своих старших физически более крепких братьев Клаус Штауффенберг был телосложения скорее хрупкого и долгое время не посещал школу. В нашей детской памяти он запечатлелся как юноша совершенно артистического жизнерадостного склада характера, со спадающей на лоб прядью мягких волос, особенно когда на вечерах камерной музыки играл на виолончели. Но мы знали и то, что, будучи хорошим лыжником, он ходил по родным горам и зачастую приводил спутников в изумление своим отчаянно смелым скоростным спуском. Мы полностью разделяли его чувства, когда в школьной постановке «Вильгельма Телля» он с подъёмом произносил слова о свободе, столь созвучные нашему юношескому порыву... Если соученики предсказывали Бертольду дипломатическую карьеру, то Клауса Штауффенберга они представляли себе в будущем только как человека творческой профессии»26.

Финансовых забот семья Штауффенберг, как и прежде, не знала. Хотя и претерпевшая изменения после 1918 г., но всё ещё доходная должность старого графа обеспечивала материальное благосостояние, позволявшее ему дать сыновьям всестороннее образование. Когда Клаусу из-за болезни пришлось покинуть школу, он продолжал учёбу в Лёйтлингене у домашних учителей.

5 марта 1926 г. — тремя годами позже своих братьев — Клаус фон Штауффенберг сдал выпускные экзамены с общей оценкой «удовлетворительно». Отметки по отдельным предметам были таковы: письменное сочинение, история немецкой литературы, введение в философию, естествознание, латынь — «удовлетворительно», французский, история и география, математика — «хорошо»27. Но даже при том, что оценки эти в рамках всего класса были вполне хороши28, они отнюдь не говорили о действительных способностях Клауса. По болезни ему пришлось сдавать экзамены экстерном.

В 1923 г. братья Штауффенберг познакомились со Стефаном Георге и вошли в его кружок. До конца его жизни они сохраняли преклонение перед «мастером»29, многие стихотворения Клаус знал наизусть; он старался как можно чаще бывать в кругу Георге. Но когда в 1926 г. Клаус вступил в рейхсвер, эти связи продолжали внешне выражаться лишь в эпизодических посещениях. Хотя Клаус фон Штауффенберг в отличие от Бертольда, которому Георге даже посвятил стихотворение, и не принадлежал к кругу самых близких друзей поэта, встречи с ним оказывали на молодого человека большое духовное воздействие30. Как утверждают, группа, сложившаяся вокруг Штауффенберга в 1943—1944 гг., именовалась по названию одного стихотворения Георге из сборника «Новый рейх» «Тайна», или «Тайная Германия»31.

Современники рассказывают, что у Георге никогда не было никакого повода ни в чём упрекнуть Клауса фон Штауффенберга в отличие от многих других членов его кружка. Он не дал Клаусу и никакого прозвища, что имел обыкновение делать в отношении других своих приверженцев32.

Стефан Георге (1868—1933), проживавший с 1931 г. большей частью в Швейцарии, скончался 4 декабря 1933 г. в Локарно. Вместе с друзьями Клаус фон Штауффенберг стоял у его гроба в часовне сельского кладбища в Минузио.

Что же связывало Клауса фон Штауффенберга с этим поэтом, о котором