Описанное здесь чудо Богородицы Влахернской 18 июня 860 г.[11], спасшей Царьград от первого нашествия русов, было затем весьма популярно на Руси — как церковный праздник и иконописный сюжет. На самом деле, согласно двум проповедям (гомилиям) Константинопольского патриарха Фотия, созданным во время и сразу после событий, императора в столице не было — он, взяв часть гарнизона, ушёл в военный поход в Азию. В войне против арабов были заняты вся армия и флот. Столица осталась без защиты перед лицом внезапно налетевших русов. Грекам оставалось лишь молиться о спасении. Тогда риза пресвятой Богородицы и была обнесена вокруг города по стенам столицы. Это не вызвало бури, но русы вдруг по своей воле ушли, унося богатую добычу, зато перестав разорять окрестности Царьграда и греческие острова.

"Ибо, как только облачение Девы обошло стены, — писал Фотий, — варвары, отказавшись от осады, снялись с лагеря, и мы были искуплены от предстоящего плена и удостоились нежданного спасения… Неожиданным оказалось нашествие врагов — нечаянным явилось и отступление их". Русские воины, признавал Фотий, ушли восвояси исключительно по собственной воле. "О, как же всё тогда расстроилось, — пишет он, — и город едва, так сказать, не был поднят на копье! Когда легко было взять его, а жителям невозможно защищаться, то, очевидно, от воли неприятеля зависело — пострадать ему (Константинополю. — А.Б.) или не пострадать… Спасение города находилось в руках врагов, и сохранение его зависело от их великодушия… Город не взят по их милости, и присоединенное к страданию бесславие от этого великодушия усиливает болезненное чувство пленения"[12].

Болезненное чувство, испытанное патриархом и его паствой, требовало излечения. Вполне естественно было связать необъяснимый уход варваров-русов с действием пламенной молитвы православных жителей Царырада и обнесением по его стенам ризы пресвятой Богородицы. "Народ с севера", "народ от краев земли", по терминологии Фотия, по воле Всевышнего отказался разорять город, хотя и не был поражён Божьим гневом в виде бури.

Это подтверждает Иоанн Дьякон, автор "Венецианской хроники" X–XI вв., спутавший русой середины IX в. с норманнами, свирепствовавшими на Средиземном море с начала X в.: "В это время народ норманнов на трёхстах шестидесяти кораблях осмелился приблизиться к Константинополю. Но, так как они никоим образом не могли нанести ущерб неприступному городу, они дерзко опустошили окрестности, перебив там большое количество народу, и так, с триумфом, возвратились восвояси".

В послании императору Михаилу от 28 сентября 865 г. римский папа Николай 1 не без удовлетворения напоминал, что язычники, недавно разграбившие Константинополь, ушли, "избежав всякой мести". В византийском "Жизнеописании императора Василия" народ русой в контексте событий 860-х гг. был назван "неодолимым". В написанном к началу X в. "Житии патриарха Игнатия", находившегося в 860 г. в ссылке на одном из подвергшихся нападению греческих островов, также изобличается "народ рос", разграбивший города и монастыри, причём это святотатство не было наказано.

"В это время, — обличал варваров автор "Жития Игнатия", — запятнанный убийством более чем кто-либо из скифов народ, называемый рос, по Эвксинскому понту придя… (в Мраморное море. — А.Б.) и разорив все селения, все монастыри, теперь уж совершал набеги на находящиеся вблизи Константинополя острова, грабя все сосуды и сокровища, а захватив людей, всех их убивал. Кроме того, в варварском порыве учинив набеги на патриаршие монастыри, они в гневе захватывали все, что ни находили, и, схватив там двадцать два благороднейших жителя, на одной корме корабля всех перерубили секирами"[13].

В "Житии Георгия Амастридского" победоносное нашествие варваров, разоривших южное побережье Чёрного моря, начав с Пропонтиды (Мраморного моря у Константинополя), описано особенно красочно. "Было нашествие варваров, росов, — сетовал греческий автор, — народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия. Зверские нравами, бесчеловечные делами, обнаруживая свою кровожадность уже одним своим видом, ни в чём другом, что свойственно людям, не находя такого удовольствия, как в смертоубийстве, они — этот губительный и на деле, и по имени народ, — начав разорение от Пропонтиды и посетив прочее побережье, достигнул наконец и до отечества святого (Георгия, епископа Амастридского. — А.Б.), посекая нещадно всякий пол и всякий возраст, не жалея старцев, не оставляя без внимания младенцев, но против всех одинаково вооружая смертоубийственную руку и спеша везде пронести гибель, сколько на это у них было силы. Храмы ниспровергаются, святыни оскверняются: на месте их [языческие] алтари, беззаконные возлияния и жертвы… Убийство девиц, мужей и жен; и не было никого помогающего, никого, готового противостоять"[14].

Учёные спорят, к какому именно нашествию варваров-русов относится это красочное описание. В любом случае для их набега характерны свирепость, победоносность и безнаказанность. Только небесное заступничество могло спасти и Царьград, и гроб святого епископа Георгия от разорения язычниками. Автор "Жития" вставил в текст красочную сцену, как у русов, пытавшихся вскрыть могилу святого, отнялись руки. Только почтив христианского Бога, варвары исцелились. А их предводитель, поражённый чудом, не только увёл своих воинов, но и отпустил пленных!

Древние авторы прекрасно сознавали, что историческая реальность — это одно, а красивая легенда — совсем другое. Уже в X в. византийские хронисты были убеждены, что в 860 г. император Михаил успел вернуться в столицу, помолился с патриархом Фотием и опустил край ризы Богоматери в море, а поднявшаяся буря разметала корабли русов, заставив остатки их бежать. Так рассказывал, продолжая Хронику Георгия Амартола, Иоанн Скилица. Именно его текст, ошибочно датирующий поход русов на Царьград 866 г., был известен Никону Великому.

Дату набега, приведённую в рукописи Хроники Амартола, ранний русский летописец не привёл. Она была ему просто не нужна. Не назвал он и предводителей победоносного черноморского похода. Печерский монах просто описал набег как событие, происходившее во времена братьев Кия, Щека и Хорива, в царствование Михаила. А затем продолжил: "По прошествии времени братья эти скончались". В это время, продолжил он свой рассказ, жившие вокруг Киева поляне были "обижаемы древлянами" (соседним славянским племенем, о котором летописец не считает нужным ничего пояснять) "и иными соседями". Среди этих соседей особенно отличились хазары.