Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спустя несколько часов мы были уже на месте. Мы миновали лес, сочные пастбища и какую-то захудалую деревеньку под названием Сбруйный Звон, как сообщил кто-то из наших. Не имею понятия, откуда он это знает. Местные вышли поглазеть на нас, и мы снисходительно махали им руками.
Когда же мы добрались наконец до границ большого поместья, хватило одного взгляда, чтобы понять: это и есть цель нашего путешествия.
На пологом холме стоял большой дом, называвшийся Инстед-хаус. Рядом блестело зеркало пруда.
– Как думаешь, здесь останавливалась королева? – спросил Лоренс Сэвидж, шагая рядом со мной.
– Вполне возможно. Говорят, она побывала во всех богатых домах своего королевства.
– Вот почему знатные люди строили такие хоромы, – уверенно заявил Лоренс. – Чтобы она могла рассчитывать на королевский прием, куда бы ни отправилась.
– Впрочем, теперь ей не до путешествий, – сказал я.
Я вспомнил, как был представлен королеве несколько месяцев назад. Величайшая из женщин, которую, увы, старость не обошла стороной. Помню, как благоговение сковало мой язык, и я едва мог вымолвить слово. Помню, как под ее тонкой кожей просвечивал череп.
Нет, нашей королеве Елизавете более не под силу длительные разъезды по стране.
Я предпочитал молчать о том, что мы обсуждали с ее величеством. Отчасти потому, что случилось после нашей с ней беседы, отчасти – судя по скептической реакции моей подружки Нэлл – потому, что мне бы никто не поверил. Как же, жалкий актер удостоился аудиенции у самой королевы!
И все же эта аудиенция имела место быть. И какая аудиенция!
– Что, прости? – Погрузившись в воспоминания, я не услышал, что сказал Лоренс.
– Я говорю, «вот он, гнойник довольства и покоя».[2]
Он махнул рукой в сторону особняка, который тогда нам еще не казался таким уж большим.
– Я не совсем понимаю… – начал я.
Мы как раз шли по берегу пруда.
– Слова Шекспира, не мои. «Гнойник довольства и покоя». «Гамлета» помнишь?
– Конечно, – ответил я.
Мгновенно перед внутренним взором всплыли соответствующие строки, реплика Гамлета перед его отъездом в Англию и накануне войны, на которую отправляется Фортинбрас. Что-то по поводу того, как чрезмерное благополучие и безмятежность заставляют человека желать обратного. Размышляя, смогу ли я когда-нибудь позабыть об этой пьесе, я процитировал:
– «Вот он, гнойник довольства и покоя: Прорвавшись внутрь, он не дает понять, Откуда смерть».
– Браво, Николас! Ты выучил текст наизусть! Я пожал плечами и указал в сторону дома:
– Лучшего описания не найти.
– Прямо-таки карбункул, притом чудовищных размеров, – поддакнул Лоренс.
– Но, согласись, весьма роскошный, – добавил я.
– Твоя правда, – кивнул Лоренс. – Превосходное доказательство прогнившей гордости и разлагающегося тщеславия хозяина, лорда Элкомба.
Я слегка опешил от таких слов. Совершенно не в манере Сэвиджа.
Он был самым кротким из людей, которых я встречал. Безобидное выражение лица, темные волосы, нелепый чуб спадает на лоб, черты на редкость невыразительные… Кстати, именно из-за этих черт, я думаю, он был так хорош на сцене. Речь его всегда подчеркнуто вежлива, тон – спокойный и ровный. Однако роли ему доставались все больше отрицательные. То тихоня-отравитель, то улыбчивый убийца… В общем, на такого и не подумаешь.
Так что вам должно быть понятно, почему я был удивлен. Весьма опрометчиво и неблагоразумно отзываться подобным образом о человеке, на гостеприимство и доброжелательность которого мы рассчитывали. Вполне естественно, что мне захотелось выяснить причины такого нелицеприятного суждения и что-нибудь о самом лорде Элкомбе.
Мы шагали по длинной подъездной аллее, и я спросил:
– Тебе что-то известно об Элкомбе?
– Только то, что он знатен и благороден. Владелец сего прекрасного здания, которое унаследовал от своего отца, хотя, думаю, пришлось потрудиться, чтобы привести его в порядок. Ходят слухи, папаша его по молодости ошивался при дворе покойного короля и славился той же расточительностью, что и монарх.
– Ну, то была совсем другая эпоха, – заметил я.
– Что ж, тогда вернемся к действительности, – продолжил Лоренс. – Нынешний лорд – отец двоих сыновей, старшего, Генри, и младшего, не припомню его имени. Старшему удачно сосватали какую-то девицу, так что бракосочетание состоится через несколько дней, и скромные слуги лорда, как его там, камердура приглашены для увеселения гостей на свадебной пирушке. Их благодушному вниманию будет представлена пьеса одного из столичных писак – мастера Уилла Шмякспира!
Лоренс остановился, чтобы отдышаться. Потом спросил:
– Ну, как?
– Достойно, – ухмыльнулся я. – Но как же называется пьеса?
– Что-то вроде «Дурдом в летнюю ночь».
– Смешно. Только что-то я не вижу здесь прогнившей гордости и разлагающегося тщеславия. История вполне обычная. Наследник богатого вельможи собирается жениться. Званый ужин, богатый стол и жалкие оборванцы вроде нас, подбирающие с него крохи. А теперь давай выкладывай, что ты знаешь об Элкомбе. И избавь меня от своей чепухи.
– Больше мне ничего не известно, – уклончиво ответил Лоренс. – Кроме, пожалуй, одной вещи.
Спрашивать об этой вещи я не стал, полагая, что порой лучше промолчать, если хочешь узнать больше. Последовала пауза, и Лоренс задал такой вот странный вопрос:
– Знаешь, кто будет играть роль твоего приятеля Деметрия?
Тут следует отметить, что намечавшаяся постановка, как вы уже догадались, называлась «Сон в летнюю ночь». Я должен был исполнять роль Лизандра, одного из незадачливых любовников, оказавшихся в афинском лесу. Лизандр и Гермия, Деметрий и Елена – две пары главных героев, молодые люди то влюбляются, то охладевают друг к другу.
Уж не знаю, кто должен был играть Деметрия, но, полагаю, один из пятерки самых подходящих на эту роль молодых актеров.
– Неужели ты? – спросил я.
Лоренс в ответ лишь расхохотался, что меня слегка покоробило. В конце концов, юный любовник из него вышел бы что надо.
– Тогда кто?
Лоренс махнул рукой.
– Ну, откройте же тайну, мастер Сэвидж!
Неожиданным образом то, что мгновение назад меня никак не интересовало, стало вдруг необычайно важным. Отбросив в сторону свои убеждения, я принялся упрашивать Лоренса рассказать, кто же, черт побери, играет Деметрия, моего друга по несчастью и соперника.