Тяжелая работа под палящим солнцем закалила Мишру. Он стал мускулистее и отлично загорел, так что теперь его кожа была почти черной. Его темные волосы развевались на ветру словно знамя — Мишра вплетал в них разноцветные ленты на манер пустынников. Он раздался в плечах, окреп и в любой драке мог отныне спокойно сам постоять за себя.

Оба мальчика работали без устали, и Токасия поняла, почему Блай так хотел оставить их при себе. Она тоже очень привязалась к ним, но вовсе не из-за их трудолюбия. Дело в том, что каждый из братьев относился к своим занятиям с огромным, подчас заразительным энтузиазмом. Токасия давно перестала обращаться с ними как с детьми, говорила как со взрослыми и доверяла им. Братья отвечали ей тем же.

Вскоре мальчиков стали воспринимать всерьез, как и саму Токасию. Два года спустя новоприбывшие ученики из Пенрегона были уже одногодками Урзы и Мишры, но братья превосходили их по опыту и хорошо знали местные законы. Поэтому, помня о своем собственном первом дне на раскопе, парочка в два счета находила в группе новичков потенциальных возмутителей спокойствия и быстро давала им понять, что не потерпит никаких подначек и издевательств над слабыми. А еще два года спустя братья фактически считались главными среди учеников, так что Токасия смогла передать им бразды ежедневного правления раскопками и стала больше времени уделять собственным исследованиям машин и силовых камней.

Урза и Мишра встречали свою вторую осень в лагере Токасии, когда с новым караваном Блая в лагерь пришла весть о том, что после долгой болезни скончался их отец. Мачеха соблаговолила лично черкнуть пару строчек. В записке ничего не говорилось о наследстве, и Токасия полагала, что и в будущем речь о нем не зайдет.

Археолог решила, что первым сообщит печальную новость Урзе. Он работал в ее палатке, очищая от пыли устройство с пружинным механизмом, которое нашли в тот день. Токасия полагала, что это всего лишь часы, но юноша обнаружил на пружине значки, которые совпадали с некоторыми известными им транскими символами. Когда она сказала ему об отце, Урза отложил инструменты в сторону и долго напряженно смотрел на инкрустированную перламутром столешницу. Потом он вытер глаза, поблагодарил Токасию и снова взялся за работу, словно решил во что бы то ни стало сегодня же раскрыть секрет устройства.

Мишра отреагировал совсем по-другому. Он бросил лопату, одним прыжком выскочил из раскопа и мигом взбежал на самый верх скалистого склона холма, возвышавшегося над лагерем Токасии. Археолог хотела пойти за ним, но Ахмаль отговорил ее. «Ему надо было побыть наедине со своими чувствами», — сказал фалладжи. После обеда Токасия заметила, как на скалу карабкается Урза. До самой ночи Токасия видела на вершине холма фигуры братьев; они неподвижно сидели рядом, глядя, как над пустыней восходит Мерцающая луна. Ни Мишра, ни Урза больше никогда не вспоминали при ней об отце, и Токасия не уставала задаваться вопросом: что же они говорили друг другу на холме в тот день.

Пошел шестой год жизни братьев в пустыне. Весной вернулась Лоран — уже в качестве официального представителя своего рода, а не какой-то простой ученицей. Она выросла и стала благородной дамой, за которой, как рассказывал Токасии Блай, то и дело подмигивая и подталкивая ее локтем, увивалась целая толпа поклонников, претендующих на ее руку и приданое. Официально Лоран прибыла для осмотра экспедиции и оценки достигнутых результатов; по окончании путешествия она должна была представить главе рода доклад о том, следует ли увеличивать финансирование лагеря Токасии. На самом деле семейство Лоран вполне могло принять решение и без этой поездки: не один десяток знатных пенрегонских семей посылали к археологу своих отпрысков, и светлые воспоминания последних о работе на раскопках не раз служили ключом к тугим родительским кошелькам. Аргивскую корону работа Токасии не интересовала, и археолог это знала, но в нынешние времена власть Короны ослабла, и августейшие особы относились к лагерю в пустыне так же, как и ко всему, что их не интересовало, — вели себя так, словно его не существует в природе.

Лоран, конечно, проделала долгое и трудное путешествие вовсе не затем, чтобы изучать состояние и без того известного ей лагеря, а затем, чтобы снова увидеть Токасию, и та это знала. Изысканные манеры и притворная томность, свойственные любой юной особе из высшего общества, были забыты к концу первого же вечера, а на следующий день Лоран уже переползала на коленях из раскопа в раскоп вслед за своей учительницей.

Токасии было что ей показать. За месяц до приезда Лоран прошел очень сильный ливень, обрушились несколько раскопов. Рахуд, один из землекопов Ахмаля, слышал от семьи кочевников, что на севере дождь был еще сильнее — он наполнил старое русло реки. Когда оно снова высохло, то обнажилось нечто похожее на транскую машину. Рахуд рассказал об этом Мишре, тот доложил Токасии, и археологи тут же направились на север.

Из земли в самом деле торчал остов машины транского происхождения. На первый взгляд она напоминала корабль, что было очень странно — посреди пустыни, в стольких милях от побережья. К борту были приделаны длинные шесты из древнего свечного дерева, а на них висело что-то вроде парусов. Урза исследовал найденный агрегат и, к изумлению Токасии, с уверенностью заявил, что это — летательная машина. О подобных вещах говорилось лишь в старинных сказаниях, ничего подобного в небесах Терисиара никто никогда не видел.

Всю следующую неделю экспедиция провела на новом месте, пытаясь высвободить из грунта похожую на птицу летательную машину и перевезти ее в главный лагерь. Землекопам приходилось работать не покладая рук — нужно было побыстрее оттуда убраться, поскольку фалладжи очень не любили, когда в этих местах появлялись чужаки. Кроме того, под открытым небом люди не были защищены от хищных птиц рух.

Через несколько дней устройство извлекли из земли, и стало ясно, что Урза был прав. То, что Токасия приняла за обрывки парусов и обломки рей, на самом деле было крыльями. По виду конструкция напоминала птицу, и Токасия окрестила машину орнитоптером. Оба крыла машины сохранились в целости, но хвост был раздавлен. В сердце устройства лежал мертвый силовой камень, опутанный паутиной каких-то трубок и проводов.

Археологи доставили орнитоптер в лагерь за два дня до прибытия Лоран, и Токасия не без удовольствия отметила восхищение, отразившееся на липе юной аристократки при виде находки. Рядовой аргивянин увидел бы просто кучу изломанных шестов, помятого металла и обрывков древней ткани, но для бывшей ученицы Токасии это было самое настоящее сокровище. Много лет Токасия и ее ученики с кисточками в руках раскапывали мелкие обломки крошечных машин, и вот наконец им попалось что-то настоящее, большое. Все были просто счастливы.

Токасия отметила, что Лоран стала вести себя увереннее. Она больше не стеснялась заводить разговор первой, не жалась все время к учительнице. Наоборот, первые несколько дней она только и делала, что вертелась вокруг Урзы — ему удалось извлечь из машины блок силового камня, и вместе с Лоран он занялся его разборкой и чисткой. Затем гостья неожиданно переключила свое внимание на Мишру, который занимался восстановлением остова машины. Токасия не знала, почему ученица вдруг сменила старшего брата на младшего. Сами же молодые люди не заговаривали с ней о Лоран, тем более что через некоторое время она покинула лагерь, отправившись обратно в Пенрегон. Лоран увозила с собой заказ на парусину и обещание уговорить своих родителей увеличить субсидии. Братья вернулись к работе.