— Каждая может получить по одному подарку, — объявила мать. — Все, что захотите. Все на свете.

Роуз хотела книгу о Нэнси Дру[8]. Мэгги попросила щенка. Мать ни на секунду не задумалась.

— Конечно, щенка! — громко воскликнула она. Роуз обратила внимание, как остальные покупатели смотрят на них, двух девочек в нарядных платьицах и женщину в юбке, расписанной красными маками, с бирюзовым шарфом на шее, высокую, красивую, с полудюжиной магазинных пакетов в руках, говорившую слишком громко. — Нам давно нужен щенок!

— У папы аллергия на собак, — напомнила Роуз, но мать либо не услышала, либо предпочла пропустить мимо ушей. Просто схватила дочерей за руки, и они помчалась в зоомагазин, где Мэгги выбрала маленького рыженького кокер-спаниеля, которого назвала Хани Бан.

— Ма была с тараканами в голове, зато веселая. Ужасно забавная, верно? — глухо, словно из-под воды, спросила Мэгги.

— Да, — вздохнула Роуз, вспоминая, как они вернулись домой, нагруженные покупками и картонной переноской для собак, и увидели сидевшего на диване отца, все еще в костюме и галстуке.

— Девочки, идите к себе, — велел он и, взяв жену за Руку, повел в кухню. Роуз и Мэгги, подхватив щенка, потихоньку поднялись наверх, но даже через закрытую дверь в спальню доносился голос матери, постепенно поднявшийся до визга.

— Майкл, это была хорошая идея, вполне прибыльная, и она наверняка сработает, а я всего лишь немного побаловала детей. Я их мать и могу делать все, что хочу, и ничего плохого в том, что они один раз пропустили школу, это не важно, и мы провели чудесный день, Майкл, особенный день, который они запомнят навсегда, и прости, что забыла позвонить в школу, но тебе незачем было волноваться, они были со мной, и Я ИХ МАТЬ… Я ИХ МАТЬ… Я ИХ МАТЬ…

— О нет, — прошептала Мэгги, когда щенок жалобно заскулил. — Они ругаются? Из-за нас?

— Ш-ш-ш, — сказала Роуз, беря кокера на руки. Большой палец Мэгги сам собой прокрался в рот. Девочки, прижавшись друг к другу, со страхом прислушивались к воплям матери, сопровождаемым глухими ударами, звоном бившейся посуды и увещеваниями отца, похоже, состоявшими из одного слова: «Пожалуйста».

— Сколько пробыл у нас Хани Бан? — спросила Мэгги. Роуз заворочалась в кресле, стараясь вспомнить.

— Не больше дня. Да, точно, всего день.

Наутро Роуз встала пораньше, чтобы выгулять собаку. В коридоре было темно. Постояв перед закрытой дверью спальни родителей, Роуз спустилась в кухню. Отец сидел за столом.

— Мама отдыхает, — сообщил он. — Позаботишься о собаке? Сможешь приготовить завтрак себе и Мэгги?

— Разумеется, — кивнула Роуз, вопросительно глядя на отца. — А ма… она в порядке?

Отец вздохнул и перевернул газетный лист.

— Она просто устала, Роуз. И сейчас спит. Постарайся не шуметь. Не стоит ее будить. И присмотри за сестрой.

— Обязательно, — пообещала Роуз, а когда пришла из школы, собаки уже не было. Дверь родительской спальни оставалась закрытой.

И вот теперь, двадцать два года спустя, все оставалось по-прежнему. Она держала слово. Приглядывала за сестрой.

— А помадка вправду была вкусная. Верно? — спросила Мэгги. В темноте ее голос звучал совсем как у той шестилетней, счастливой, полной надежд девчонки, так желавшей верить всему, что говорила мать.

— Восхитительная, — подтвердила Роуз. — Спокойной ночи, Мэгги.

Тон ее не оставлял сомнений в том, что дальнейшие разговоры бессмысленны.

Открыв глаза, Джим Денверс обнаружил, что лежит в постели один. Он сладко потянулся, почесался, встал и, обернув полотенце вокруг бедер, отправился на поиски Роуз. Из-за закрытой двери ванной доносился шум воды. Джим постучал тихо, осторожно, вкрадчиво, воображая Роуз под душем. Розовое, исходящее паром тело. Голая грудь в капельках воды…

Дверь распахнулась, и порог переступила девушка, ничуть на Роуз не похожая.

— Привы, — пробормотал Джим, ухитрившись соединить в весьма странном слове «Привет» и «Кто вы?».

Незнакомка оказалась стройной, с длинными, сколотыми на макушке рыжевато-каштановыми волосами, тонким личиком сердечком и полными розовыми губами. Помимо этих достоинств она обладала двадцатью накрашенными ногтями, загорелыми ногами, росшими прямо от ушей, и твердыми сосками — этого он просто не мог не заметить! — ясно обозначившимися под изношенной майкой.

Девушка уставилась на него и сонно моргнула.

— Это такой английский? — осведомилась она.

Черт, какие глаза! Огромные, карие, обведены тушью и смазанной косметикой: жесткие, наблюдательные, такого же цвета, как у Роуз, но совсем, совсем другие.

Джим сделал вторую попытку:

— Привет. А… э… Роуз дома?

Незнакомка ткнула пальцем в направлении кухни и, прислонившись к стене, коротко обронила:

— Там.

Джим вдруг почувствовал, что на нем ничего нет, кроме полотенца. Девушка согнула ногу в колене, прижала ступню к стене и медленно осмотрела его с головы до ног, не пропустив ни единой детали.

— Вы тоже здесь живете? — предположил он, так и не вспомнив, говорила ли Роуз, что делит с кем-то квартиру.

Девушка покачала головой, и тут появилась уже одетая и причесанная Роуз с двумя чашками кофе в руках. Увидев Джима, она остановилась так резко, что кофе выплеснулся на руки и блузку.

— Ой, вы уже познакомились?

Джим молча покачал головой. Девушка не произнесла ни слова, уставившись на него с легкой, загадочной улыбкой сфинкса.

— Мэгги, это Джим. Джим, это Мэгги Феллер, моя сестра.

— Привет, — в третий раз повторил Джим, тряся головой как болванчик и крепко держась за края полотенца. Мэгги коротко кивнула. Они постояли еще немного: Джим чувствовал себя ужасно нелепо в своем полотенце, Роуз с тоской взирала на капавший с манжет кофе, Мэгги по очереди оглядывала обоих, не теряя, впрочем, спокойствия.

— Она приехала вчера ночью, — пояснила Роуз. — Была на вечере выпускников и…

— Не думаю, что его интересуют подробности, — перебила Мэгги. — Может, как все остальные, подождать выхода «Настоящей голливудской истории».

— Прости, — сказала Роуз.

Мэгги фыркнула, развернулась и шагнула в гостиную. Роуз только вздохнула.

— Прости, — повторила она, — с ней всегда так. Для нее все игра.

Джим понимающе улыбнулся.

— Слушай, я тоже хочу узнать, в чем дело. Только дай мне минуту. — Он кивком показал на ванную.

— Ой… извини, конечно…

— Не волнуйся, — прошептал он, потершись щетиной о ее щеку и нежную кожу шеи. Роуз затрепетала, и остаток кофе в чашках опасно плеснулся.