* * *

Это была такая отвратительная дыра, что ей даже названия не было, и здесь собирался последний сброд Лускана. То были по большей части моряки, разыскиваемые правителями или разгневанной знатью за разные гнусности. Они не ходили по улицам открыто, потому что небезосновательно боялись ареста и обретались в занюханных углах вроде этого, обычно расположенных на задах каких-нибудь хибар неподалеку от порта.

Морик Бродяга отлично знал подобные места, поскольку мальчишкой начинал с того, что стоял на шухере у дверей одного из таких заведений, пользовавшегося самой дурной славой. Сейчас он редко посещал такие места. Его достаточно знали и высоко ценили в более приличных заведениях, а также боялись, и это, пожалуй, Морику нравилось больше всего. Здесь же он был всего лишь одним из многих, воришкой, забравшимся в логово убийц.

Но этой ночью, после того как в «Мотыге» неожиданно возник капитан знаменитой «Морской феи» и встретился с его новым другом Вульфгаром, ему было просто необходимо побывать здесь.

— Какого роста? — спросил Крипс Шарки, один из двух соседей Морика по столику. Крипс был потрепанным морским волком, на его багровых щеках Клоками росла неухоженная, грязная борода, а один глаз отсутствовал. Посетители частенько называли его Халявщик Крипс, потому что он резво пускал в ход свой старый ржавый кинжал, но никогда не спешил расплачиваться. Крипс был таким скрягой, что даже не хотел раскошелиться на приличную повязку на глаз. Из-под края замызганного платка, обернутого вокруг головы, Морику был виден темный край пустой глазницы.

— На полторы головы повыше меня будет, — ответил Морик. — Может, на две.

Крипс бросил взгляд на своего товарища-пирата, колоритного типа. Черные волосы у него на затылке были закручены толстым тугим узлом, а татуировки покрывали все видимые участки кожи, то есть почти все тело, поскольку на нем был только килт из тигровой шкуры. Посмотрев на него, Морик внутренне содрогнулся, потому что хотя и не был с ним лично знаком, но знал ходившие о нем слухи. Пирата звали Ти-а-Никник, и в нем лишь наполовину текла человеческая кровь, другая половина принадлежала куллану — то была загадочная свирепая воинственная раса.

— «Морская фея» в порту, — заметил Крипс.

Морик кивнул, потому что и сам видел трехмачтовую шхуну, когда направлялся сюда.

— У него очень короткая борода, — прибавил Морик, стараясь описать человека возможно точнее.

— Он сидит прямо? — спросил татуированный пират.

Морик непонимающе посмотрел на Ти-а-Никника.

— Как он сидел на стуле, прямо? — пояснил Крипс, сам выпрямляясь, — Так, будто кол проглотил?

Морик улыбнулся:

— Да, он прямой и высокий.

Пираты снова переглянулись.

— Похож на Дюдермонта, — объявил Крипс. — Собака. Я бы пригоршню золотых отдал, чтобы перерезать ему глотку. Многих моих дружков он пустил ко дну, да и убытки из-за него мы понесли нешуточные.

Татуированный пират в подтверждение его слов грохнул на стол тяжелый кошель. Морик вдруг заметил, что все разговоры вокруг смолкли и глаза присутствующих обратились на него и его странных собеседников.

— Ну, Морик, я вижу, тебе нравится, — протянул Крипс, указывая на кошель. — Что ж, он будет твоим, и еще десяток таких кошельков сверх, как я думаю. — Крипс неожиданно вскочил, далеко отшвырнув стул. — Что скажете, парни? — выкрикнул он. — У кого найдется золотой или десять за голову Дюдермонта с «Морской феи»?

Весь кабак загомонил, выкрикивая проклятия капитану и его команде.

Но Морик их почти не слышал, потому что во все глаза смотрел на деньги. Дюдермонт приходил встретиться с Вульфгаром. А здесь каждый да еще сотня таких же головорезов в Лускане готовы добавить к этой куче еще по нескольку монет. Дюдермонт знает Вульфгара и доверяет ему. Тысяча золотых. Может, десять тысяч? Он мог бы без труда подобраться к Дюдермонту благодаря Вульфгару. В жадном мозгу вора Морика один за другим просчитывались варианты.

Молодая женщина неслась вниз по тропинке. По плечам рассыпались блестящие черные волосы, зеленые глаза сияли, а на ясном лице играла улыбка.

Она только что говорила с ним, с Якой Скули, смотрела в его глубокие голубые глаза, видела вьющиеся темные волосы, и одна прядь падала на лоб. Из-за одного этого разговора она теперь бежала, хотя могла бы идти шагом. Эта встреча заставила ее забыть о том, что в дырявые башмаки попадает грязь, а дома на родительском столе в деревянной миске только пустой суп. Все это перестало для нее существовать: и клопы, и грязная вода — все. Она говорила с Якой, и лишь поэтому все внутри у нее смеялось, пело и трепетало.

По извечной иронии жизни, радость, пробудившаяся в ней после разговора с задумчивым Якой, зажгла остановившийся на ней взор другого человека.

За двадцать пять лет жизни сердце лорда Ферингала Аука не раз трепетало при виде молодых женщин, по преимуществу купеческих дочек, чьи отцы искали надежное пристанище к северо-западу от Лускана. Его вотчина, деревня Аукни, располагалась вблизи перевала через Хребет Мира, и здесь путешественники могли пополнить запасы и отдохнуть перед опасным переходом в Долину Ледяного Ветра к Десяти Городам и обратно.

Но никогда еще не случалось, чтобы Ферингалу Ауку, выглянувшему из окна своей нарядной кареты, при виде девушки вдруг стало трудно дышать.

— Фери, ветер уже несет желтую пыльцу сосен, — послышался голос Присциллы, старшей сестры Ферингала. Она одна называла его Фери, что всегда его раздражала — Залезай обратно в карету! Пыльцы так много, ты же знаешь, как ужасно…

Она умолкла и внимательно вгляделась в своего брата, который с глупым видом таращился наружу.

— Фери? — пододвигаясь ближе, окликнула она его, схватила за локоть и встряхнула. — Фери?

— Кто она? — вымолвил владетель Аукни, даже не расслышав, что говорила сестра. — Что это за ангельское создание, сама воплощенная богиня красоты, олицетворение желаний любого мужчины, чистейший соблазн?

Присцилла решительно отодвинула брата и сама высунулась из окна.

— Кто, эта крестьянская девчонка? — недоуменно спросила она, презрительно поморщившись.

— Я должен узнать, — пробормотал лорд Ферингал, немигающим взором следя из окна за бежавшей девушкой. Однако карета сделала поворот по извилистой дороге, и девушка скрылась из виду.

— Фери! — строго прикрикнула Присцилла. Она даже как будто хотела шлепнуть его по щеке, но сдержалась.

Лорд Аукни уже очнулся от своих блаженных грез и предостерегающе посмотрел на сестру.

— Я непременно узнаю, кто она, — решительно произнес он.

Присцилла Аук откинулась на спинку сиденья и больше не промолвила ни слова, хотя и была обескуражена столь несвойственным ее брату проявлением чувств. Ферингал всегда был тихим и покладистым. и сварливой сестре, которая была старше его на пятнадцать лет, было несложно им управлять. Присцилле вскоре должно было исполниться сорок, но она была не замужем. Правда, мужчина ей был нужен лишь ради удовлетворения зова плоти, и не более того. Мать умерла при родах Ферингала. отец скончался пятью годами позднее, и Присцилле пришлось одной руководить поместьем при помощи советника, отца Темигаста, пока Ферингал не стал взрослым. Присцилле нравилось сложившееся положение в управлении делами поместья Аукни, при котором ее голос всегда оказывался решающим, несмотря на то что Ферингал уже десять лет как достиг совершеннолетия. У нее никогда не возникало желания обзаводиться новыми членами семьи, и она надеялась, что и у Фери тоже.