территорию. Я был пассивным курильщиком, но и просто попиздеть на лавочке, узнать новости, было здорово. Старшину выписали дня через четыре, но в каждый из этих дней он старательно делал вид, что меня не существует в природе.

***

Настя стояла у окна спиной ко мне. Волосы спадали по плечам, и вместе с ними спадал халат, и он, в отличие от волос, очень быстро свалился на пол. Меня переполняло желание, это было видно невооруженным взглядом, но я стоял и пялился на ее формы. Это было очень красиво эстетически, но очень хотелось тактильности.

– Возьми меня! – сказала она.

Я бы и рад был, но гондон не хотел никак натягиваться. Бывает иногда такое, то со штанинами, то с рукавами. Сейчас вот с презервативом. Она стояла спиной, а потому не видела моих мучений и не пыталась помочь. Надо было поторопиться, пока она не подумала чего.

Наконец, удалось. Я без прелюдий и серенад нагнул ее на подоконник и вошел сзади. Ее ноги были длиннее, и потому мне пришлось встать на носки, напрягая икры. Так я мог быстро устать, а хотелось в этот раз проявить себя настоящим ебарем. Поэтому смотрел поверх ее головы на пирамидальные тополя, высоченные, подпирающие небо. Их было четыре и все они в лунном свете напоминали «Восток-1». Подумал про Гагарина, о том, каким он парнем был. Да о чем угодно, только не смотреть на ее жопу и выгнутую спину. Даже за сиськи не стал хватать, только бы не кончить раньше времени.

Но тут Настя подалась бедрами мне навстречу. «Он сказал «Поехали!» – успел подумать я и кончил. Настя мелко подрагивала, и я не знал, хорошо это или плохо. Решил, что хорошо. Теперь можно было прижаться к ней и помять груди. Я не выходил из нее и немного поерзал. Настя стонала и чуть не опустилась на пол – ноги не держали. Тут и пригодился я, мыча и крепко держа ее.

Захотелось чаю, и это становилось традицией. Сделал сам, пока она откинулась на кушетке, блаженно улыбаясь. А потом она положила голову мне на плечо, и мы потягивали горячее черное пойло из кружек, крепкое и без сахара. Я рассматривал комнату сестры-хозяйки, благо наконец-то было на это время. Ничего особенного, противоположная стена терялась за рядами стеллажей, но мое внимание привлекли не они, а старый шкаф, притулившийся между кушеткой и столом для глаженья и прочих дел. Он был потрепанным временем, деревянным, местами иссохшим, перекрашенным раз двести. Створки со стеклами, отмеченными каплями краски – красили-то наверняка больные. Мне показалось, что кто-то внимательно изучает меня по ту сторону стекла. Если честно, еще когда я трахал Настю у окна, почувствовал на спине взгляд. Не тяжелый, но пронзительный. Глупость, конечно, не придал значения, но теперь, в тишине ощущение нарастало.

– Не считай меня мнительным, – наконец произнес я, – но меня не покидает чувство, что за нами наблюдают. Оттуда.

Я показал пальцем на шкаф.

Настя почему-то улыбнулась и отстранилась. Ну пиздец, подумалось мне, сейчас она скажет «выходите, господа журналисты», и оттуда вывалится съемочная группа кубанского телевидения. Будут фотографировать меня с хуем наперевес и брать автографы.

Вместо этого она подошла к шкафу и отворила дверцу. За ней стоял одинокий скелет. Пустые глазницы, дырявые ноздри, болтается челюсть, ключицы, ребра. Все, как положено, но не до конца. На гипсовом черепе красовались бакенбарды и очки.

– Что за нахуй? – изумился я. – Вольная интерпретация Гамлета?

Настя выкатила скелет вместе с подставкой и села рядом со мной.

– Неудивительно, что ты почувствовал его взгляд. Мы тоже чувствуем, по крайней мере я – точно. И девочки говорят…

– Пиздят ваши девочки, – неуверенно сказал я. Показалось, что скелет неодобрительно качнул головой. Он был чертовски забавным – бакенбарды огромные – натуральный Элвис, и очки с круглыми стеклами – вылитый Леннон. Казалось, он прокашляется и затянет Love Me Tender или бахнет чаю из моей кружки и заголосит Help!

Не случилось ни того, ни другого. Вместо Элвиса Леннона заговорила Настя:

– Аскольдович ведь совсем недавно в наше отделение пришел, два года как. Откуда-то с Кемерово. А до этого начальником был Фекл Фекотистович, мировой человек. Врач от Бога, не меньше. Мог бы стать первоклассным хирургом, да не важно – любым специалистом – дано ему было. Нам повезло, он был венерологом. Мы дважды становились лучшим отделением в те годы. Так он частенько повторял одну шутку. «Пока я жив, – говорил он, – и пока я руковожу этим отделением, у нас никто не умрет!» Само собой, в кожвенерологии сложно умереть. Но так уж вышло, его сгубила его же страсть – разбился на мотоцикле. На Харлее. Не удивляйся, что я знаю такие слова – он нам все уши прожужжал – мой Харлей, мой Харлей. Огромный, блестящий, а громыхал так, что весь госпиталь знал, когда Фекл Феоктистович прибывал на службу. Я таких мотоциклов не видела больше. И вот, после похорон Марковна стащила в терапии это учебное пособие, и мы порукодельничали немного. Да, Фекл Феоктистович теперь не очень живой, но по-прежнему в нашем отделении, и мы надеемся, что он останется единственным скелетом, и что примета будет действовать. Глупость, конечно, но от этого спокойнее.

Глупость это или нет, я не сразу для себя решил, а потому не нашелся с ответом. Но что я могу сказать наверняка – теперь каждый раз, когда мы с Настей трахались, я ловил его немой укор. «Неправильно ты, дядя Федор, медсестер ебешь, – говорил он нараспев, – надо их клитором на язык класть». От такого можно было и половую дисфункцию получить, было б мне не шестнадцать лет.

Сегодня мы выдали ночную пьесу в трех половых актах. Я был готов еще, но Настя хотела спать.

– В следующий раз я покажу кое-что, – шепнула она и я поплелся в палату.

***

– Мы тебя выписываем, – сказал Аскольдович. – Ремиссия наступила, проблем не вижу. Да, готовьте его на завтра. А лучше сегодня.

Старшая сестра записала что-то себе в тетрадь.

Это было несправедливо. Завтра дежурит Настя, и мы будем трахаться и пить чай. А Фекл Феоктистович будет поправлять очки, и рассказывать мне, что я делаю фрикции неполной амплитуды, и мой дилетантский подход зачастую не приводит к оргазмам партнерши.

На все мои доводы, что сейчас самочувствие еще паршивое, но за два дня оно стало бы намного лучше, его не убедили. Я был чертовски серьезно настроен в тот момент, ведь перед выпиской не натрахаешься, и